* * *

На следующий день, когда Далтон открыл дверь коттеджа, его встретили яркое утреннее солнце и зеленая трава. Занимайся своим делом, сказал он себе. Вчера Чарити его отчитала и пригласила эту девчонку, Дэйзи, остаться у нее. Полночи Далтон не спал, ворочался в постели и прислушивался, чтобы не пропустить каких-нибудь подозрительных звуков из соседского особняка. Вроде бы ничего страшного не случилось. Он велел Чарити запереться в спальне и положить под подушку нож. Она его высмеяла. Да, признался Далтон, утром взошло солнце, и свет прогнал тьму. Наверное, он перестарался. Однако с девчонки не стоит глаз спускать. Наверняка сбежала из дома. Цену беспечности Далтон знал.

Он вдохнул утренний воздух. В такой прекрасный денек грех не порыбачить. У Барлоу была лодка для рыбалки в открытом море, и они собирались ее продавать. Пару раз Далтон пользовался лодкой; если он надумает остаться здесь – остаться навсегда, – ему предлагали купить ее.

Но он не намерен оставаться здесь навсегда. Здесь всего лишь остановка на пути домой, образно выражаясь. В Джексонвилле его ждут бизнес и нетерпеливый брат.

Далтон шагнул навстречу чудесному утру, морскому бризу, овевающему коттедж, галдящим над головой чайкам, которые держали путь в направлении пляжа. Однако сделать следующий шаг ему помешал какой-то предмет на полу веранды. Коробка. Посылка. Волна жара ударила в голову и прошла вдоль позвоночника, вытесняя ощущение утренней прохлады. Не посмотрев на адрес отправителя, Далтон уже знал – брат Мелинды переслал вещи. Ее и дочери.

Он несколько раз глубоко вдохнул в надежде сохранить хоть какое-то самообладание, наклонился и дрожащими руками поднял посылку. Войдя в дом, поставил коробку на стол и схватил первый попавшийся кухонный нож. Потом торопливо разрезал скотч и вскрыл упаковку.

Когда на глаза показалось любимое одеяло Кисси, его сердце почти остановилось. Мягкое розово-голубое одеяльце девочки покоилось в коробке, будто пеленкой укрывая другие вещи. Он хотел похоронить его вместе с дочерью, но не сумел отыскать, хотя перевернул весь дом. Тогда Далтон сорвался в первый раз. Он подвел свою девочку, оставил ее без любимого одеяла. В ту ночь Далтон скорчился на полу детской и рыдал, пока не провалился в сон. Это оказалась первая и единственная возможность дать волю чувствам. Рано утром явились его родители, с таким же выражением застывшего на лицах ужаса. Мелинда была им как дочь. И рядом с родителями все его силы уходили на то, чтобы убедиться – мама, с ее слабым сердцем, и отец, который восемнадцать лет назад перестал употреблять алкоголь, справляются с горем.

Далтон медленно погрузил руку в коробку и прикоснулся к легкой ткани. Запертый в упаковке воздух вышел наружу, и донесся запах дочери. Запах свежести, лета и маленькой девочки. Один уголок надорвался – Кисси любила заворачиваться в одеяло. Далтон прижал истрепанный край к лицу, и на него накатила волна воспоминаний. Теперь ясно, почему брат жены так долго держал вещи у себя.

Утирая слезы, Далтон вновь откинул крышку коробки – она закрылась сама собой, словно посчитала необходимым показывать содержимое послойно. За две недели до трагедии они гостили у брата Мелинды и оставили там кучу вещей. Шляпка, купленная Мелиндой у киоска с фруктами, тряпичная сумка, одна из дочкиных кукол, кошелек для монет… Далтон достал шляпку и прижал к груди. У Мелинды всегда под рукой была шляпка, на случай если придется работать в саду, а она работала там постоянно. В тот раз задумала посадить розы в подарок жене брата. Далтон вызвался помочь, но Мелинда отказала – мол, мужу с братом лучше не вмешиваться в проект для девушек. Ее последний законченный проект. Далтон изо всех сил зажмурил глаза, пытаясь вытолкнуть боль. Но в пустой душе и в измученном сердце не осталось сил.

Он не понимал, как рана до сих пор может оставаться свежей. Будто высадили дверь в комнату, где сами стены сочились страданием. Ему было так же больно, как в день похорон. Неужели такое возможно? Разве время не лечит? Порой казалось, что он держится на плаву… и вдруг внезапно, без всякого предупреждения какая-то сила отправляла его назад во времени, в ту секунду, когда он осознал, что остаток жизни ему суждено прожить без жены и дочери, и жернова реальности перемалывали его снова и снова.

На самом дне коробки лежала пара детских туристических ботинок. Мелинда купила их дочери, когда они ходили на пешую прогулку к водопаду. Во Флориде редко носят такую обувь, а вот в северной Джорджии любители природы, подобные брату Мелинды и его жене, обожают лазить по горам. Они всей семьей надели джинсы и свитера с длинным рукавом и отправились покорять крутые тропы. Далтон вспомнил, как Мелинда вышла на солнце из-под водопада и как высветился ее профиль на фоне струящейся воды. Как она стояла лицом к ветру, и ветер перебирал ее волосы. Как она рассмеялась, когда Далтон поскользнулся на камне и едва не шлепнулся в воду. В тот день он влюбился в нее снова. Он зажмуривал глаза и до сих пор слышал ее голос, ее смех, похожий на перезвон колокольчиков… Со временем звуки слабели. Неужели однажды они совсем утихнут? Возможно, это плата за исцеление?

Далтон вытер глаза и достал ботиночки из коробки. Прикоснулся к стертым подошвам, красным шнуркам и внезапно вскрикнул – в одном ботинке обнаружился скомканный розовый носочек. Далтон вытащил его наружу и расправил. Носок еще хранил форму дочкиной ступни. Сердце дало сбой. Так дальше нельзя, еще немного, и он умрет прямо здесь. Далтон поставил ботинки на стол, отступил на шаг и провел ладонями по лицу – как будто горе можно стереть! Один из ботинок оказался слишком близко к краю и начал падать – словно в замедленной съемке перевернулся несколько раз, пытаясь зацепиться за воздух красными шнурками, и наконец упал, разбросав по полу ошметки грязи.

Далтон опустился на колени. Слезы застили глаза. Мозгу не хватало кислорода, и голова закружилась.

Он всю жизнь занимался тем, что высаживал растения. Вдвоем с Мелиндой они вырыли тысячи лунок для множества деревьев, цветов и кустарников. Они опускали корни растений в землю, и богатая питательными веществами почва давала им жизнь. Ему в страшном сне не могло привидеться, что однажды он закопает в землю жену и ребенка. Туда, где нет жизни, где плодородная почва уничтожит их.

Далтон больше не мог находиться в помещении, его давили стены. Он бросился прочь из комнаты, бесцельно, просто зная, что нужно на воздух, иначе отнимутся руки, ноги, язык и в конце концов боль поглотит его целиком. Слева колебалась расплывчатая зеленая масса, гигантское скопление ветвей и листьев, и с каждым дуновением ветра слышалось легкое потрескивание. Плакучая ива! Тонкие мелкие листочки потянулись навстречу. Ива манила к себе, и он повернул к огромной зеленой башне, ступая как во сне. Солнце светило в спину. Далтон раздвинул ветви и вошел под покров.

Под ивовым деревом было неестественно тихо. Голоса, доносящиеся с пляжа, превратились в шепот. Бриз легко касался ветвей, убаюкивал. Далтон медленно выдохнул воздух из легких. Прилечь бы сейчас, вытянуться и заснуть. Он стоял в устойчивой позе, но под вздохи ветвей постепенно начал раскачиваться из стороны в сторону вместе с деревом, словно на волнах в океане. Что-то оттягивало руку. Далтон опустил глаза, увидел, что держит за шнурок ботиночек, и прижал его к груди.