— Нет, Аманда, — говорю я. — Он ее не бросит.

Мы все еще стоим у окна.

— Посмотри, — говорю я радостно и одновременно нетерпеливо, — он берет ее за руку! Аманда, он берет ее за руку.

Мартин взял ее за руку, и они скрылись за деревьями.

Моя Аманда. Иногда я ее так называю. Настоящего отца у нее нет. Я знаю, вы часто встречаетесь. В этом нет ничего плохого, хотя мне и хотелось бы, чтобы она больше общалась с ровесниками. Старик — так она тебя называет. Ее лучшая подруга Марианне теперь редко звонит, и, насколько я знаю, других друзей ее возраста у Аманды нет. Дома она лежит перед телевизором и играет в «Нинтендо». Это игра в принцессу, которая должна пройти один уровень за другим, она падает с одного уровня на другой и дерется в самых ужасных битвах, чтобы в конце концов найти ключ от замка, где живет король.

Я могу всю ночь просидеть на ее кровати. Она спит на животе, как в детстве. Сейчас Аманда выросла и повзрослела. Ее можно назвать красивой, но это неправильное слово, хотя мужчины на улице и оглядываются ей вслед. У нее округлые формы, у меня таких никогда не было. Я знаю, что ей снятся ужасные сны, хотя по ней не скажешь, не скажешь по ее лицу — она спит так крепко и с виду спокойно. Ей снятся призраки, калеки и умирающие. Мне хотелось бы обнять ее, прижать к себе и прогнать ночные кошмары.

Ты слышишь, Аманда? Когда тебе так плохо, я хотела бы оказаться рядом.

Когда Би была младше, она сосала соску. Она так цеплялась за эту соску, словно та была ее единственной связью с миром, и если не будет соски, то исчезнет ночь, день, мать, отец и даже сама Би. Аманда никогда не сосала соску, никогда не сосала большой палец, у нее не было плюшевых мишек, кукол или других игрушек. Но с самого раннего детства у нее появилась привычка осторожно поглаживать переносицу правым указательным пальцем. Она будто записывала ночные кошмары на собственном лице.

За завтраком она рассказывает свои сны, и тогда самые страшные кошмары становятся чуть забавными, а Би думает, что Аманда рассказывает сказки, и требует продолжения.

У Аманды есть отец. Я даже не уверена, жив ли он. То есть он, конечно, жив и здоров, но с тех пор, как он уехал в Австралию, от него нет никакого проку. Однажды он прислал нам открытку: «Дорогая Стелла. Дорогая Аманда. У меня все хорошо. Скучаю. Стелла, скажи Аманде, что я ее люблю! Целую, обнимаю и тому подобное».

Мы теперь редко занимаемся любовью. Мы больше не спим. После рождения Би мы лежим ночами на мокрой от пота простыне и прислушиваемся к дыханию Би в колыбельке. Она никогда не плакала, но все равно не давала нам спать.

Иногда, если мы не смотрим на темную шаль на окне, я тянусь к руке Мартина и сжимаю ее. Это наш условный сигнал. Мартин понимает, что он значит. В тот раз, когда он лег сверху и вошел в меня, я была еще не очень влажной. Он кончил молча и неожиданно. Потом он спустился на кухню, налил себе кофе, сел на диван и стал смотреть в темноту, пытаясь расслабиться. Во мне его семя. Из меня течет. В комнате очень тихо — слышно только дыхание Би в колыбельке. Я глажу свою грудь, вспоминая, как желание делало меня влажной, трогаю руками его сперму, сую пальцы внутрь — медленно, туда и обратно, представляю, что Мартин сейчас не внизу, в гостиной, а здесь, рядом со мной.

Здесь, со мной, и я больше не могу сдерживать слезы.

Когда Би исполняется пять лет, она начинает ходить в детский сад. Она мало говорит и пристально смотрит на всех нас: на работников детского сада, на детей, на Мартина и на меня. Взгляд ее мне непонятен. У нее большие глаза, и в них таится множество жалоб.

— Вряд ли мы успели что-то испортить, — шепчет Мартин, — но она смотрит так, будто я причинил ей зло или сделал что-то чудовищное.

У Би красивые длинные темные волосы, такие же, как у Аманды. Другие девочки в детском саду любят их расчесывать, перебирать и заплетать. Би им разрешает. Она сидит на синем ящике, а девочки вплетают красные ленты ей в волосы. Она терпелива, как собака. Но, когда я спрашиваю, кто вплел ленты ей в волосы, она не может точно ответить.

Однажды утром из комнаты Би доносится крик. Кричит Мартин. Я готовлю завтрак на кухне. Сегодня очередь Мартина будить детей. Услышав крик, я бросаюсь по лестнице, ведущей наверх. Би по-прежнему спит, она не проснулась от его крика. Темные волосы разметались по подушке.

— Подними ее голову, — шипит Мартин.

— Что ты сказал?

— Черт! — говорит Мартин.

Я сажусь на кровать, прижимаюсь щекой к Би, прислушиваюсь к ее дыханию. Такое тихое, почти не слышно. «Мой ребенок, — думаю я, — Господи, помоги». Я провожу рукой по ее волосам, шепотом бужу ее. На пальцы заползает маленькое темное насекомое. Я опять провожу рукой по ее волосам.

— У нее вши, — бормочу я. — Бывает, — добавляю я, увидев на лице Мартина отвращение.

Би просыпается и, прижав голову к моей груди, молча обнимает меня за шею. На подушке и простыне вши, и, когда я расчесываю ей волосы, они падают на пол.

— Это не кончится никогда, — говорит Мартин, — никогда.

Я не пускаю Би в сад, а Аманду — в школу. Аманда рассказывает сказку про принцессу, которая была так прекрасна, что, когда она расчесывалась, с ее волос падали золотые монеты. Вечерами она вплетает свои волосы в волосы Би. Они засыпают в одной кровати. Я так и нахожу их: привязанных друг к другу, двух девочек с одной косой. Моих дочерей.

В наследство от папы мне достались кое-какие деньги. Нам с Мартином хватает на то, чтобы взять ссуду в банке и купить часть дома на две семьи с садом на Хамбургвейен, около Дамефаллене. Мне кажется, мы переедем и все изменится. Мы станем почти обычной семьей. Я представляю себе: Мартин, Аманда и Би сидят на кухне или в саду, может, мы даже заведем собаку. Больше жизни. Да, именно так. Больше жизни.

И у меня наконец появится повод выставить за дверь водопроводчика. С собой мы его не возьмем. Не хочу, чтобы он жил в нашем новом доме.

— Ты слышишь, Мартин, я не хочу брать с собой водопроводчика!

Мартин смотрит на меня:

— Но я ему уже сказал, что он может снимать маленькую комнату на чердаке. Я думал, в этом нет ничего страшного. Он будет платить за съем. И не стоит недооценивать преимущества того, что в доме есть водопроводчик.

— Какие преимущества? — спрашиваю я.

— Стелла, водопроводчик в доме! Водопроводчик в доме! Что здесь еще объяснять?

Через несколько недель после того, как Би исполнилось шесть, мы переехали в наш новый дом на Хамбургвейен. Мартин, Аманда, Би и я. Водопроводчик поселился на чердаке.

Я не думала, что у отца есть деньги. Я почему-то всегда думала, что он весь в долгах. Наследство оказалось сюрпризом. Когда продавщица Андерсен умерла и посетители перестали приходить, магазин с безделушками на Майорстюен пришлось закрыть. Это было много лет назад. Последний год своей жизни папа провел в маленьком темном офисе в центре Осло. Мне никогда не было интересно, чем он там занимался. Если уж я об этом думала, то представляла себе, что он ничего не делает. Слова «ничего» было бы вполне достаточно для того, чтобы рассказать о папе. Есть такая песенка про мужчину, который умер в кофейне[10]. Когда я впервые ее услышала, то подумала о папе. Подумала, что это папа умер, сидя в кофейне.