Местные же… местные жители делились на две неравные доли. Большую часть времени город заполняли толпы веселых, довольных жизнью, отлично одетых людей, изъяснявшихся исключительно по-немецки. А вот рано утром и поздно вечером на улицы и площади торопливо выползали десятки других, одетых в оранжевые робы, с метлами, скребками, вениками в руках и принимались деловито мести, скрести, мыть и подметать, негромко переговариваясь уже по-русски. Ну преимущественно… То есть фраза: «Маша, а куда ты дела мой маленький spiegel? [51]» – никому из них ухо не резала. И не сказать, чтобы они выглядели такими уж несчастными. Но… как бы это… м-м-м… ну вы понимаете… в своей собственной стране… А еще почти на всех магазинах, ресторанах, кафешках, парикмахерских, маникюрных салонах и тому подобном висели небольшие скромные таблички, обозначающие то, что «туземцам» в них вход воспрещен.

Москва напрягла еще больше. Во-первых, не было Кремля. Ну вот никаких следов. Место, где он ранее располагался, ныне занимал роскошный парк, центральным украшением которого являлась огромная скульптурная композиция, состоящая из монументальной фигуры Гитлера с характерными челкой и усиками, простирающего руку над группой из скульптур трех обнаженных мужчин и двух женщин, стоящих кругом и сосредоточенно кующих огромный меч с гардой в виде свастики. Причем ковали они его на наковальне, представлявшей собой земной шар. Путеводитель представлял эту композицию как «Величайший шедевр классика раннего имперского периода Арно Брекера» [52]. Ни университета, ни остальных «сталинских высоток» тоже, естественно, не имелось. Но это было объяснимо, поскольку строились-то они уже после выигранной СССР войны, которая здесь оказалась проиграна. То есть никакого «после войны» для страны уже не случилось… Ну и так же как и в бывшем Питере, в Москве полностью отсутствовали православные храмы. Впрочем, более всего Алексу резануло глаз то, что даже Садовое кольцо было проложено совсем не так, как он это помнил. Садовое-то им чем помешало?

Алекс почти неделю шлялся по городу, который теперь носил имя Hitlersieg [53], узнавая и не узнавая его, а также чувствуя, что внутри растет колкий ледяной ком, от которого холодеет на сердце, слезятся глаза и становится трудно дышать. Черт, он же никогда не был никаким патриотом! Наоборот, всегда стремился уехать из страны. И не только потому, что так говорила мама. Это была и его собственная мечта! Нет, ну все логично же – недаром говорят: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше». Вот и он тоже… И вообще, скорее всего, большинство тех, кто сейчас ходит по улицам… э-э-эм… днем – потомки местных жителей… Ну ладно – не большинство, но все равно довольно значимая часть… Ведь не могут же все они быть исключительно приезжими?! Или могут?

Заданный этак невзначай на ресепшен вопрос ситуацию не прояснил. Молодая девушка, у которой Алекс поинтересовался этой темой, окинула его строгим взглядом и категорично заявила, что в их гостинице строго соблюдаются все расовые нормы Райха. И что даже весь персонал, контактирующий с клиентами, у них состоит исключительно из полноправных граждан. «Нативы» [54] же используются исключительно на тех работах, на которых контакты с постояльцами полностью исключены. Но Алекс-то спрашивал совершенно не об этом!

Все его попытки отыскать в бывшей Москве хоть кого-то знакомого оказались тщетными. Не смотря на то что здание «Губки» также оказалось занято нефтехимическим факультетом какого-то местного немецкого университета… Нет, ему сказали какого, но Алекс пропустил название мимо ушей, потому что до него внезапно дошло, что шансов увидеть маму у него тоже нет. Даже случайно. Потому что хоть она и родилась в Энгельсе, но вот ее родители, которых он почти не помнил, поскольку они умерли, когда маленькому Саше только исполнилось три года, переехали в этот город только во время войны как эвакуированные. И случилось это после того, как депортировали проживавших в Энгельсе немцев из «Автономной республики немцев Поволжья». Вследствие чего в городе освободилось много жилья. А раньше его дедушка и бабушка жили где-то на Украине. Здесь же вроде как никакой депортации не случилось. Во всяком случае, во время своих исторических изысканий Алекс никакого упоминания ни о чем подобном не обнаружил. Судя по всему, ее просто не успели провести…

Так что до Геббельса, как теперь назывался его родной Энгельс, Алекс добрался уже в крайнем раздрае. Ну а тот случай, с гибелью ребенка в аварии, оказался последней каплей…

– Не кошмары, – сумрачно отозвался Алекс. – Просто…

– Просто ты просыпаешь посреди ночи и потом не можешь заснуть. – Девушка покачала головой. – Алекс, я не знаю, что там произошло, во время твоей поездки, но мне кажется, что надо не просто молча страдать, а бороться…

Бригитта вновь возникла в его жизни практически сразу после его возвращения из путешествия. Он едва успел добраться до квартиры и принять душ, как зазвонил телефон. Алекс, в этот момент как раз вытиравший голову, не глядя, сгреб его со стола и, поднеся к уху, зло бросил:

– Слушаю? – Но в трубке молчали. – Говорите же! – повторил он, после чего, так и не дождавшись ответа, нажал на кнопку отбоя и бросил телефон на столик. Видеть никого не хотелось. И вообще, несмотря на то что с момента той самой аварии прошло уже двое суток (все-таки в области дорог и в целом логистики с немцами мало кто может конкурировать), едва только Алекс о ней вспоминал, его тут же начинало трясти от бешенства. Кошки… ну суки! Ну я им…

Однако через полчаса в его дверь требовательно позвонили. Алекс, который после разговора, так и не одевшись, уселся за свой новенький громоздкий desktop, досадливо сморщился и решил не открывать. На хрен! Пошли они все… Но неожиданный гость оказался настойчивым, ничтоже сумняшеся продолжая упорно давить на клавишу звонка. Алекс продержался три минуты, после чего не выдержал и, подскочив к двери, резко распахнул ее, собираясь разразиться дикой руганью… Но Бригитта не дала ему на это ни единого шанса. Едва дверь распахнулась, она прянула вперед и-и-и… впилась в его губы, заставив парня зависнуть в полном ступоре. Их расставание ознаменовалось феерическим скандалом, поэтому он был совершенно уверен, что уж кого-кого, но «сестрицы» за дверью точно быть не может. Более того, теперь она при встрече не то что его знать не захочет, а вообще будет демонстративно переходить на другую сторону улицы. А тут на тебе! Но это было только начало… Бригитта, не отрываясь от его губ, втолкнула его в квартиру, на ощупь захлопнула дверь и все так же, впившись в него поцелуем, начала лихорадочно раздеваться.

– Би-ыта, фто… – растеряно промычал Алекс, но «сестрица» хлестким движением сбросила с левой руки содранную с себя кофточку, а затем этой же рукой ухватила его за затылок и сильно прижала его голову к своим губам. Так что он окончательно потерял возможность произнести хоть что-то внятное…