Принципиально новым этапом в освоении военного вопроса революционным движением стала Первая русская революция, которая потребовала немедленно перейти от идеологических построений и пропагандистской риторики к реальным делам. Уже в день «Кровавого воскресенья» оправдались самые худшие ожидания современников - армия стреляла в народ. В последующие месяцы революционеры и повстанцы неоднократно вступали в борьбу с хорошо вооруженными и обученными войсками. Конфронтация политических акторов принимала формы гражданской войны. В этом случае армия выступала непосредственным военным противником революционного движения. Все революционные партии и течения принимали меры по вооружению протестующих групп населения и организации противодействия властям.

Партия социалистов-революционеров в этих условиях сохраняла некоторые специфические, традиционные для революционного народничества методы борьбы. Наиболее заметным среди них оставался индивидуальный террор как акт мести в отношении деятелей власти, показавших себя организаторами репрессий. К ним, несомненно, относились командиры частей, участвовавших в подавлении протестов. Самым известным событием такого рода стало убийство 13 августа 1906 г. генерал-майора Г.А. Мина, командовавшего карательной экспедицией войск гвардии в Москве и по Самаро-Златоустовской железной дороге, совершенное членом боевой организации социалистов-революционеров З.В. Коноплянниковой. В одной из прокламаций партия объясняла террористический акт той ответственностью, которую несет начальник за деяния подчиненных: Мин «сумел обратить своих солдат в зверей, издевающихся над своими жертвами, над слезами, рыданиями и горем их родных близких»[542]. То же утверждала, выступая на суде, Коноплянникова: «В мирное время Мин занимался воспитанием солдат. Он старался непосредственно влиять на них и возбуждал в них чувства рабской покорности и животной преданности к преступному правительству. Он продолжал воспитывать в них будущих братоубийц, отцеубийц. Я убила Мина, как командующего Семеновского полка, воспитывавшего солдат-крестьян в духе активной неприязни к народному освободительному движению»[543].

Между тем, противостояние армии и революционеров в вооруженной борьбе вовсе не означало, что последние отказались от попыток привлечь военных на свою сторону. Эсеры и социал-демократы объединяли усилия по подготовке выступления войск против самодержавия. Их совместный план масштабного восстания на Балтийском флоте не был реализован, но его отголоском стали восстания в Свеаборге и Кронштадте. Без участия эсеров не обошлись солдатские выступления в ряде российских городов[544]. С другой стороны, работа социалистов-революционеров в военной среде определенно отражала опыт деятельности революционных народников 1870-80-х гг. Участникам движения представлялось более результативным охватить своим влиянием офицерство и таким образом избежать длительный и рискованный этап пропаганды среди солдат. Один из функционеров военной организации С.Д. Масловский вспоминал, что «к работе с солдатами не проявлялось особого рвения, главным образом, потому, что ей не придавалось того значения, которое приписывалось вовлечению в движение офицеров. Дело представлялось так: если за нами будут офицеры, тем самым мы получим и солдат - офицеры смогут вывести их за народное дело “по команде”, даже без всякой предварительной подготовки»[545].

В условиях общественного подъема демократическая часть офицерства пошла навстречу революционному движению. В 1905-1906 гг. в разных регионах России возник целый ряд офицерских организаций («Всероссийский офицерский союз», «Всероссийский союз военнослужащих», «Союз кавказских офицеров», «Союз офицеров русской армии»). Военная организация партии эсеров либо принимала участие в их создании, либо стремилась к установлению контактов с ними. Между тем, офицерские союзы не имели определенной партийно-политической ориентации и объединяли скорее оппозиционный нежели революционный элемент. Своей целью они ставили обеспечение нейтралитета армии в период противостояния власти и общества, что, по мысли их руководителей, должно было послужить победе революционных сил. Развитие событий показало, что рост политической активности военных отражал градус внутренней конфронтации. На фоне общего затухания протестов населения деятельность этих организаций постепенно сворачивалась и к концу 1907 г. была прекращена[546].

Опыт революционной борьбы подсказывал, что успех ее зависит от способности противников самодержавия найти сторонников в самых разных слоях общества, в том числе и в лагере власти. Идеологи и пропагандисты социал-революционной партии неслучайно размышляли над значением войн в жизни стран и народов и местом армии в политической борьбе. Социальная реальность нового века подтвердила многие теоретические установки революционеров. Война с Японией, даже несмотря на ее региональный характер, послужила фактором внутренней нестабильности, способным ускорить революционный взрыв. Кризис же государства, охвативший все его институты, не миновал и вооруженные силы, которые более не могли считаться послушным орудием царизма. В новых исторических условиях армия становилась ареной борьбы противоборствующих политических сил и тенденций, более того сама выступала источником антиправительственного сопротивления.

Глава VIII

«Солдаты - тот же рабочий, тот же крестьянин...».

Военный вопрос в идейных концепциях российских социал-демократов

На фоне интенсивного индустриального развития конца XIX в. и связанных с ним социальных процессов все большую популярность и влияние в России приобретал марксизм, давший начало новому направлению общественного-политического движения - социал-демократии. Его представители, ставившие своей целью радикальное преобразование общества на социалистических началах, не оставляли без внимания вопросы о месте обороны в жизни государства, роли армии в условиях развертывания массового революционного движения, вооруженной борьбе как средству достижения политического результата.

Одним из ведущих положений в системе взглядов социал-демократов - марксистов - являлось представление о Российской империи как военно-бюрократическом государстве, существующем исключительно благодаря военному и полицейскому насилию[547]. Поэтому в целенаправленной критике

Георгий Валентинович Плеханов

самодержавия и буржуазии, которую вели социал-демократы, военный вопрос представлял заметное направление. Разоблачая милитаристскую сущность монархии, один из основоположников социал-демократии в российском революционном движении Г.В. Плеханов писал, что императоры «традиционно ищут в казарме разрешение общественных вопросов», чтобы скрыть свою «старческую дряхлость и почти полную беспомощность»[548]. Таковым символом реакции он считал Николая I, которого называл «царем солдат», сумевшего силой сдерживать «всякое прогрессивное развитие»[549]. Прошедшие в России реформы и перемены не изменили военной сущности самодержавия. В качестве наиболее очевидных ее признаков Г.В. Плеханов указывал на засилье генералов в государственном управлении России и на представление власть имущих, что «храбрый генерал непременно должен быть мудрым правителем». Примером тому он считал миссию пользовавшегося «неслыханными полномочиями» М.Т. Лорис-Меликова, чьи проекты реформ оказались «низкопробным политическим шулерством»[550].

В эксплуататорском государстве внутренняя функция вооруженных сил не менее важна, чем внешняя, и состоит в их использовании для подавления собственного народа. Роль царской армии в усмирении народного недовольства в ряде работ рубежа веков подчеркивал В.И. Ленин. Характеризуя положение крестьянства, он писал: «Без помощи войска,