В силу безнадежной катастрофы единственным спасением было превращение в деньги предметов личной собственности, и это стало предметом обсуждения в понедельник. Продажу машин Влодека и Стефана пришлось сразу исключить, так как Влодек еще не выплатил кредит, и ему, очевидно, запретят продавать машину, а Стефан очень любил свою «сирену» и решительно довел до сведения всех, что скорее продаст собственных детей. Детей, по непонятным причинам, почему-то никто покупать не хотел.

– На комиссию сдавать нет смысла, – сообщила Барбара. – Двадцать четыре… Слишком долго надо ждать денег.

– Но если пойти на рынок, то следует учитывать спрос… один, восемнадцать… то есть, я хотел сказать, что можно получить лишь треть стоимости, – зловеще произнес Януш.

– Так что, мы должны повеситься? – возмутилась Барбара. – Если даже мне дадут за этот свитер четыреста злотых, то я как-нибудь дотяну до конца месяца!

– А твой столяр?…

– Не хочу ничего слушать на эту тему!

– В следующий четверг мы вылетаем из жилищного кооператива, – сказал Каролек жалобно. – Что ты на это скажешь, Януш?

– Не хочу ничего слушать на эту тему! – взвизгнул Януш.

– Продаю усилитель, – с болью сообщил Влодек, входя в комнату архитекторов. – Может, кто-нибудь из вас купит? За полцены…

– Идиот, – мягко сказала Барбара от имени всех.

– Когда ты в последний раз платил взнос за кредит? – поинтересовался Лесь, поглядывая на Влодека. Влодек позеленел.

– Я не хочу ничего слушать на эту тему! – нервно крикнул он и выбежал из комнаты.

– Скоро мы вообще не сможем разговаривать ни на какую тему, – грустно вздохнул Каролек.

– Ну так и не будем говорить, – буркнула Барбара. – Если не будем болтать глупости, то, может быть будем…

– Думать глупо, – продолжил Лесь, меланхолически глядя куда-то в пространство.

По странному случаю все запланированные мероприятия по продаже были проведены в один день, а именно в четверг. В пятницу коллектив архитекторов купался в непривычном благосостоянии. В субботу снова расцвела отчаянная вера в добрую судьбу.

– Ну так я скажу вам, что я решил, – сообщил Януш. – Если меня выбросят из того кооператива, то и невеста от меня убежит, потому что сколько она может ждать? Осталось мне четыреста пятьдесят злотых, но чтоб я провалился, если я их уплачу. Все равно мне терять нечего. Я буду играть!

Перед глазами у Барбары мелькнуло страшное видение столяра, который договорился с ней на ближайшую среду. Не говоря ни слова, она достала сумочку…

К небольшой кучке денег присоединили свою долю Каролек, Лесь, Влодек и Стефан. Две тысячи четыреста злотых были предназначены на жертву Молоху судьбы. Каролек побежал за билетами. В пять часов после полудня они закончили заполнение билетов, и сразу же оказалось, что никто из них не имеет ни капли времени. Неделя, которая прошла вдали от родственников, принесла свои плоды, и сейчас вряд ли кто отважился бы одолжить еще полчаса Фортуне, отрывая его от ртов ожидающих дома близких. Но ведь кто-то все же должен был…

– Пусть идет этот… бледный огонек, – гневно сказал Януш. – Столько уже наделал, что пусть теперь отрабатывает!

Лесь хотел было запротестовать, но вдруг осознал, что ему, собственно, все равно, ибо сделалось так плохо, что хуже быть и не могло, и раннее возвращение домой совершенно его не привлекало. Ничего не говоря, он сгреб деньги со стола вместе с билетами, вышел из бюро и направился навстречу своему Предназначению.

Предназначение не заставило долго себя ждать и, прежде чем Лесь успел перейти на другую сторону улицы, воплотилось в образе одного его близкого приятеля, которого он не видел вот уже несколько месяцев. Увидев Леся, приятель широко распахнул объятия, а в глазах его заблестели слезы.

– Ты мне послан с неба! – крикнул он душераздирающим голосом. – Она изменила мне!…

– Нет! – крикнул Лесь взволнованно.

– Ради бога! Сегодня открылось! Идем, я уже больше не могу! Идем!…

Лесь быстро сообразил, что до восьми еще много времени, и это была его последняя мысль о лежащем на нем сегодня обязательстве. Трагедия любимого приятеля захватила его полностью.

* * *

После одиннадцати часов вечера измученный кельнер в «Амице» попросил покинуть зал двух последних посетителей, которые воплощали в себе два различных подхода к проблемам существования. Один из них рыдал на груди другого горькими слезами, а второй, прижимая к груди заплаканного товарища, извлекал из себя утешающие и воинственные крики, что-то вроде: «Ничего! Главное, что мы живем!… Вперед! Взвейтесь, соколы, орлами!… Они не люди!…»

Разумеется, в его словах было много здравого смысла, ибо если что-либо и пролетело, то лучше уж сокол, а не люди.

Опытный водитель такси, не вступая в долгие дискуссии, сразу же установил цель поездки, посмотрев в личное удостоверение заплаканного пассажира. Немного возни пришлось произвести в связи с возвращением удостоверения, ибо пассажир ни в какую не хотел принимать его назад, но с этим шоферу удалось справиться, вложив тихонько удостоверение в карман пассажиру. Полный сочувствия, водитель старался уговорить второго пассажира продолжить поездку домой, но тот решительно отказался, заявив, что у него есть очень важное дело, которое он должен сделать именно в Средомостье, и поэтому никуда больше не поедет. Водитель еще раз окинул взглядом двух приятелей, нетвердыми шагами направившимися к какому-то подъезду, махнул рукой и включил первую скорость.

Было далеко за полночь, когда Лесь, усыпив обиженного товарища, вышел из его дома. Он проходил какими-то полутемными улицами, через ямы и горы булыжников, распевая во все горло то бравым, то слезливым голосом:

– Гей, гей, соколы, пролетайте через горы, долы!… – при этом он ограничивался лишь одной этой строчкой.

Пение то усиливалось, то слабло, иногда превращалось в невнятное бормотание, а Лесь с трудом выполнял приказы, отданные им соколам. Усилия по преодолению препятствий так его увлекли, что он совершенно не принял во внимание, что раскопана лишь одна сторона улицы, тогда как на другой стороне было совершенно гладко и удобно. Поэтому он брел прямо вперед по глинистым долам и, наконец, преодолел последнюю яму. Почувствовав под ногами твердую почву, он поднял голову. И замер. Песня о соколах застряла у него в горле.

– …горы, долы… – пробормотал он по инерции.

На расстоянии нескольких метров от него стоял освещенный двумя фонарями самый настоящий розовый слон.

На лице Леся появилось выражение безграничного удивления. Он более или менее представлял себе свою предшествующую деятельность сегодня, и вот, видимо, настали последствия этой деятельности. Галлюцинация! Делириум тременс[4]! И не какие-то там мышки-кролики или хвостатые дьяволята, а сразу слон!… И какой! Розовый!!!