На улицах было не протолкнуться, Данилову приходилось лавировать в потоках людей как в московском метро в час пик. Но движение не походило ни на что известное ему. Оно не было обычным шагом горожан, спешащих по своим делам, или размеренным променадом туристов. Это больше всего напоминало суету муравьев в разоренной куче.

Люди не просто ходили по тротуарам или переходили улицы. Они толпились, роились возле костров. Целые группы то и дело снимались с насиженных мест и куда-то дружно уносились. В их перемещениях трудно было разглядеть признаки логики, если бы не один факт: все они шли в одну строну.

Несмотря на вечернее время, во всех окрестных домах горело всего несколько десятков окон. Даже если предположить, что этот свет был электрическим, происходил он не от городской сети. Мертвы были и уличные фонари, и единственный светофор, попавшийся на Сашином пути. Впрочем, в его работе необходимости не было — уличное движение отсутствовало в принципе. Чудовищный аромат наводил на мысль, что и канализация приказала долго жить.

Зато повсюду можно было увидеть костры, вокруг которых неопрятно одетые люди жили обычной жизнью бездомных изгоев. Они что-то обсуждали вполголоса, готовили пищу или кипятили воду, пили из пластиковых стаканчиков и алюминиевых кружек, а иногда и прямо из бутылок.

Саша не решался подойти ни к одной из этих компаний. Они выглядели не агрессивно, но настороженность успела въесться в его сознание. Он никому не доверял.

Ни света, ни водопровода, ни канализации… «Ни цивилизации», — напрашивалось продолжение. И тут ему, наконец, на глаза попался первый признак организующего начала.

Патруль. Это не могло быть чем-то иным. Пятеро мужчин в камуфляже с автоматами, уверенным шагом меряющие грязный тротуар. Данилов был готов нырнуть в ближайший подъезд, как он теперь всегда делал при виде людей с оружием, но поведение остальных заставило его расслабиться. Никто не пытался скрыться при их приближении. Раз народ не боится, значит, это не громилы с большой дороги, а власть, причем она адекватна и не враждебна. Во всяком случае, не проявляет свою враждебность направо и налево, что по нынешним временам редкость. Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — это не дезертиры. Он уже видел дезертиров, замечал на их лицах своеобразную печать: «А гори все синим пламенем!» Наверное, что-то подобное было у миллионов вчерашних крестьян, возвращавшихся домой с фронта осенью девятьсот семнадцатого года.

У этих такой отметины не было. Они были дисциплинированны. «Значит, власть еще имеет над ними власть», — выдал его мозг глупый каламбур.

Вслед за пешими стражами порядка показались и моторизированные. Обычный милицейский «бобик» медленно двигался вдоль верениц палаток и костров, изредка останавливаясь, чтобы дать дорогу праздношатающимся людям. Его фары ярким пятном выделялись на фоне неосвещенных многоэтажек.

Но к одинокому путнику ни первые, ни вторые не проявили интереса. Ободренный, Данилов продолжил разведку местности.

Первые впечатления его не обманули — райцентр находился в плачевном состоянии. Несмотря на остатки мирного прошлого, он выглядел жалко и униженно. Казалось, по тихой провинции прокатились Мамаевы орды, сметая все на своем пути. Решетки на окнах магазинов взломаны простейшим способом — с использованием троса и тягача. Редкие витрины разбиты с остервенением, причем не избирательно, а все подряд. Саша знал, что так делали в самом начале, в горячке первых дней после «часа икс». Потом даже самые тупые грабители поняли, что конец света — это всерьез и навсегда, и перестали гоняться за шубами и плазменными телевизорами, переключившись на продукты и предметы, необходимые для выживания.

Он прошел всего метров триста, но ему уже попались четыре сгоревших частных дома. Один из них огонь явно уничтожил недавно — от пепелища еще тянуло дымом. Среди обломков чернели обугленные балки, похожие на обглоданные костяки.

Многие заборы были разобраны почти наполовину. Похоже, дефицит дров уже дал о себе знать. И люди. Повсюду. В палатках, разбитых прямо в садах и огородах, и просто в спальных мешках, разобранных на траве… Везде, куда хватало глаз.

Его внимание было настолько поглощено зрелищем, что он чуть не налетел на маленькую женщину, которая отделилась от одной из групп и пошла ему наперерез.

Она заговорила первой, но так тихо, что в уличном шуме он уловил только начало фразы:

— У вас нет…

— Денег нет, извините, — выдал готовый ответ Саша.

— Денег? — Удивление изобразилось на ее лице, как будто он сказал что-то странное, но уходить она не собиралась.

Теперь Данилов поневоле рассмотрел ее получше. Тощая и изможденная, она была не похожа на попрошайку — мятая, с пятнами грязи одежда выглядела не старой, но потрепанной, как будто в ней ей пришлось долго брести по пыльным дорогам. Ее лицо, черное от сажи и потеков косметики, было худым, щеки ввалились, под красными слезящимися глазами набухли черные мешки. Парню бросилась в глаза покрасневшая кожа и отсутствие бровей. Он лучше других знал, от чего это бывает.

— У меня ничего нет, — скороговоркой повторил Саша и ускорил шаг.

Меньше всего ему хотелось привлекать к себе внимание. И речь даже не о том, что он нарушил закон, — в его рюкзаке брякали чужие, краденые банки, которые он достал из перевернувшейся фуры в пятнадцати километрах от сожженного областного центра, в зараженной зоне. Где он теперь, этот закон? Другое дело, что его слишком часто пытались раскулачить, чтобы оставить хоть какие-то крохи иллюзий относительно человеческой благодарности. Так что пусть эта особа катится подобру-поздорову.

Женщина разразилась ему вслед тем, что могло бы сойти за площадную брань, если бы не полное отсутствие эмоций. Так сказал бы человек, который ничего другого и не ждал.

Саша прибавил шагу. Там, где просят, могут и потребовать. И тогда уже так легко не отделаешься. На власть он больших надежд не возлагал. Эти даже в лучшие времена стояли в сторонке и не мешали сильному реализовывать свое право.

Вскоре Данилов уже стоял перед безыскусной вывеской «Продукты» и корил себя за нерасторопность. С первого взгляда было ясно, что тут поживиться нечем. Лавка была не просто разграблена. Казалось, ее разнесло племя вандалов. До него здесь прошли целые орды беженцев, оставив после себя только нечистоты и мусор.

Дверь сорвана с петель, внутри свободно гуляет ветер. Саша осторожно переступил через порог и оказался в маленькой торговой точке, какие можно встретить в городках, куда еще не добрались крупные торговые сети супермаркетов. Или добрались недавно и не успели задушить «мелочь».

Кассу он надеялся найти нетронутой, но и до нее уже добрались. Не все успели привыкнуть, что эти бумажки теперь не имеют цены. Да и сам Саша не мог. На полу среди мусора он заметил пару сотенных купюр, его так и подмывало наклониться за ними. Остаточные явления общества потребления. Но банкноты он все-таки сунул в карман.

Зато полки его предшественники подмели так, что не осталось и сухарика. Как всегда, кто успел, тот и съел. Зайдя за прилавок, Саша заглянул в подсобку и чуть не споткнулся о баррикаду смятых картонных коробок. В нос ему ударил дикий смрад — сразу стало ясно, что это место превращено в общественный туалет. Но было что-то еще, какой-то сладковатый запашок, слабый, едва уловимый, но до боли знакомый. Запах, от которого дурнота подступала к горлу, а аппетит и смелость пропадали разом.