– Эл, это фигура речи. Ты не можешь войти в дом: у меня гости.

Отлично. На публике она никогда меня не доставала: ей приходилось сдерживать ярость, чтобы не показаться истеричкой. Я толкнул дверь, не собираясь отказываться от ужина. От гнева у матери так исказилось лицо, что мне даже стало интересно, как она сумеет совладать с собой. Мужчина, которого она принимала, оказался стареющим преподавателем психологии. Я решил, что, наверное, он глубоко не удовлетворен в плане секса, раз ухаживает за мужеподобной алкоголичкой с землистым цветом лица и дряблой кожей. Он никогда обо мне не слышал, однако его это не особенно беспокоило. Самец, охотящийся за самкой, может беспокоиться лишь о собственном успехе.

Мать накрыла на стол и нарядилась, как для вечеринки. Профессор возглавлял кафедру психологии и обожал демонстрировать свои способности в профессиональной сфере. Таким образом, он возвышался над людьми и страшно меня раздражал. Он хотел знать, останусь ли я на ночь, не сорву ли его планы.

– Мы с твоей матерью говорили о подростках, которые слетаются в Калифорнию из всех штатов Америки. Что ты о них думаешь, Эл?

– Думаю, что это банда пораженцев, которые выдают себя за пацифистов. Если они будут управлять страной, можно смело отворить двери Штатов перед СССР. Мужчинам даже не понадобится насилие: женщины сами будут отдаваться на растерзание – на ложе из цветов, разумеется.

Профессор счел мой ответ забавным, лед был сломан.

– Я хотел служить во Вьетнаме, но, видимо, у меня больше шансов удариться головой о потолок вертолета, чем быть убитым на войне. Меня не взяли.

– И что ты собираешься делать?

– Хочу получить высшее образование и работать в полиции. Я могу им помочь.

– В чем же?

– Составлять психологические портреты убийц, проводить расследования.

– Ты разбираешься в психологии?

У матери глаза вылезли на лоб.

– Я много изучал психологию в последние годы и даже помогал психиатрам тестировать пациентов, когда работал в Атаскадеро. Я много занимался извращенцами. И шизофрениками тоже. Маниакально-депрессивными расстройствами – меньше.

Профессор оценил мою искренность.

– Почему ты не запишешься в наш университет?

– Я мог бы. У меня есть необходимые дипломы, и, наверное, мама не сказала, но у меня IQ выше, чем у Эйнштейна.

Мать кивнула. Она чувствовала себя, как пиротехник со взрывчаткой в руках.

– Впечатляет.

Он быстро понял, что между мною и матерью не всё в порядке, и, будучи терпеливым человеком, не спешил срывать с нас маски.

Во время ужина я только и говорил о роли отца в жизни человека и о том, как родной отец влияет на психические расстройства. Профессор слушал меня, кивал, а затем произнес:

– Жаль, если ты не продолжишь образование.

Мать сперва делала вид, что не слушает. Затем, видя, что беседа уже не ограничивается формами вежливости, сказала:

– Одного интеллекта недостаточно. Нужны другие качества: упорство, настойчивость, твердость…

– Вы же не хотите сделать из него политика?

На этой шутке мы закрыли тему и перешли к другим мало интересовавшим меня вопросам. Внезапно я раскланялся и ушел.

Бродил я недолго. Я заглянул в первый попавшийся бар, полный фриков, и тут же покинул его. Следующий бар был пуст, и мысль о том, чтобы пить в полном одиночестве, облокотившись на стойку, меня не вдохновляла. Третье злачное место мне понравилось: там тусовались завсегдатаи – на вид в основном консерваторы. Рядом с баром были припаркованы три «Харли», и я окончательно убедился, что попал в свою среду. Я обошел мотоциклы кругом. Они наверняка принадлежали группе друзей – все с высоким рулем на базе FLH 1960[54], хромированные целиком и полностью, вплоть до мельчайших деталей.

С порога я заметил огромные груди барменши и бильярдный стол. Между стойкой и столом суетилась толпа мужиков. Какой-то псих вошел прямо за мной, однако его тут же выпроводили крепкие парни в духе Эдварда Руки-ножницы. Пацифиста трудно вовлечь в драку. Молодой человек с виноватым видом поднял руку и быстренько смылся. Крепкие парни обрадовались так, словно совершили подвиг.

Я заказал «Джек Дэниелз» у барменши, которая, казалось, на всё чихала. Она выглядела заложницей собственных грудей. Хотелось ее расшевелить, проверить, настоящая ли она. Я выпил стопку и попросил вторую. Понял, что меня подозревают в пьянстве, и объяснил, что великану не так легко напиться. Барменша сделала вид, что не слышит. Тогда я заорал, перекрикивая музыку, что прошу подать бутылку вина. От виски у меня изжога.

Рядом со мной устроились два мотоциклиста. Оба держали за руку пухлых убогих девушек: один – блондинку, второй – рыжую. Меня поприветствовали – видимо, из уважения к моему росту. Я выдул уже полбутылки, когда мы разговорились. Собеседники постоянно подливали себе пива. Они отличались крепким телосложением и могли позволить себе много выпить. Люди обычно хорошо ладят, когда у них есть общий враг, а вычисляют они друг друга по одежке. Эти четверо выглядели, как «Ангелы Ада»[55], а я – как папенькин сынок. Я всегда считал, что самый оригинальный способ одеваться – это следовать моде.

Мы заговорили о мотоциклах; парни быстро просекли, что я в этом разбираюсь. Я рассказал им, что оставил свой «Индиан» в Орегоне. Они поняли, что из-за высокого роста мне нужен один из самых больших мотоциклов на рынке, если только я не собираюсь использовать собственные колени в качестве солнечных очков. Меня предложили свести с парнем, который выгодно продавал «Панхед Полис» пятьдесят четвертого года. Качество гарантировали. Идея сесть за руль старого полицейского мотоцикла меня впечатлила. Новенький он стоил тысячу долларов, а этот отдавали за сто пятьдесят. Я согласился, но попросил отсрочки, чтобы скопить деньги.

Парни удивлялись тому, что я с удовольствием работал под раскаленным солнцем и вдыхал смог. Я мог бы упомянуть о своем детстве, о том, как мать приучала меня к адскому пламени, но не стал. Ограничился облегченной версией. Я чинил дорогу на побережье между Сан-Франциско и Санта-Крусом. Тихоокеанский воздух перебивал запах выхлопных газов. «Ангелы Ада» не любили пацифистов-слюнтяев и не одобряли их склонности к обособлению. Психи хотели устроить рай на земле. Ангелам больше нравился Ад. Две противоположные точки зрения без шансов примирения. Я обрадовался. Мне казалось, что принадлежность к какому-то сообществу на время избавит меня от самого себя, хотя длинные волосы и кожаные куртки не мой стиль.