— А ведь это гениально — яд не в суп добавить, а тарелку вымазать, ведь отрава все равно в организм попадет. Но почему Верочка не плеснула жидкость просто в суп, когда относила кушанье наверх в комнату хозяину? — задумался мальчик.

— Она боялась. Не хотела рисковать, мало ли кто увидит — в комнатах столько народу бродит. А на кухне протирать тарелку — ее прямая обязанность, даже если кто и заметит, ничего плохого не подумает. И она не знала, кто будет относить обед к хозяину, она или другая горничная. А так получилось, как получилось.

— Но как ты догадалась? — удивленно спросил Пичуга.

— Ты знаешь, я сначала тоже не знала, в чем дело — ведь никто больше не заболел, даже взяла супчик на анализ, но потом вспомнила, я недавно читала в газетах — есть далеко-далеко такая страна Япония. Там в городе Киото живут странные люди со своими обрядами, обычаями, непонятными нам. Но не в этом дело. Люди везде одинаковые. Местного царя-императора там решили отравить, но не сразу, а постепенно, чтобы не выглядело это подозрительно, потому враги нанесли яд кисточкой на тарелку императора. И так с этой посуды он ел несколько дней, и ему становилось все хуже и хуже. У него были специальные слуги — дегустаторы блюд, которые пробовали все, что ел император, но из них никто не болел. Ведь у них были свои тарелки, — лукаво улыбнулась девушка.

— Да, гениально. А император потом умер от яда?

— Ты знаешь, я точно не помню. Но мне кажется, врагов все равно поймали и разоблачили, ведь справедливость должна рано или поздно восторжествовать.

— А я тоже хочу путешествовать, вот вырасту и тоже поеду в эту Японию, хочу увидеть, как люди живут в других странах, — мечтательно заявил мальчишка.

— Если ты хочешь, то все исполнится, — уверенно сообщила Глафира. — А сейчас ты мне лучше расскажи, что узнал от прислуги Мильфорд. Я тебя зачем отправляла, не пирожки же лопать!

— Эх, хороши пироги у Дуси, но у тебя, Глаша, ничуть не хуже.

— Хватит подлизываться, рассказывай, — напомнила девушка, но лесть и кошке приятна.

— А чаво рассказывать, княгиня Мильфорд, по рассказам служанок, ангел во плоти: не ругает, не дерется, книги читает и наряды примеряет.

— С отцом какие у них отношения?

— С князем у них отношения ровные, они не особо близки, так как он ее воспитанием почти не занимался. Но никаких ссор и скандалов между ними нет.

— А близкий друг у Наденьки имеется?

— Захаживает к ней периодически корнет Степан Герасимов, красавец мужчина, но пока барышня в свет не вышла, свататься не спешит, а княгиня сама не определилась, как она к нему относится. Но ни любви, ни пылкой страсти между ними нет и не было, — отрицательно замотал головой Ваня.

— В каких-либо компрометирующих отношениях Надежда Яковлевна замечена? С кем-либо? — наморщила лоб Глаша.

— Нет, а то служанки бы все рассказали. Она из дома почти не выходит, разве что подруги ее изредка навещают и корнет этот Герасимов.

— А что там по поводу этого корнета? Надо тоже ее проверить. Княгиня — завидная невеста с богатым приданым, тем более что батюшка при смерти. Не мог этот Герасимов нашу Веру подговорить? — задумалась вслух Глаша.

— Так Вера его же знает! Сто раз видела, она сразу бы сказала, что это он! — резонно ответил Ваня.

— Тут ты прав! Но версия с незнакомцем в темном плаще тоже довольно корявая! Не находишь? Ты помнишь, где он Веру нашел?

— Говорит, что подкараулил у дверей модистки-швеи на Лиговке и спросил, не работает ли она у князя Мильфорда.

— Опознать его она сможет, интересно?

— Дык я тоже его видел, такой же портрет — темная фигура, темный плащ, шляпа на глаза, — развел руками мальчик, они сейчас проезжали вдоль набережной, и Ваня уставился в окно, наслаждаясь видом сверкающей Невы.

— Красивая набережная, это сколько же гранита здесь? Сколько сот пудов? — поразился мальчик.

— И не сосчитать сколько! Колоссальная работа! — тоже обратила взор в окно девушка, они как раз проезжали возле Академии художеств. — А ты уже видел сфинксов здесь?

— Таких страхолюдин, видал-видал, только не понимаю, что в них красивого?! — покачал головой мальчик. — Они меня пугают и совсем не подходят здесь, не на своем месте, что ли!

Глафира весело рассмеялась:

— Ой, много ты понимаешь, египтолог! Сейчас мода на всякие восточные диковинки, и сфинксы на набережной — это еще не самое плохое, что могло в столице случиться!

Она еще раз внимательно взглянула на статуи с телом льва и лицом человека, под проливным вечным питерским дождем. Они действительно смотрелись нелепо и сиротливо, создавалось впечатление, что сфинксы нахохлились как воробушки под дождем и мечтают вернуться в свои жаркие пески Египта, назад, к солнышку.

Глафира вздохнула, она тоже хотела к солнышку, но не сегодня и не сейчас, сейчас было важно разгадать новую детективную загадку.

— А скажи-ка, Ваня, кроме Надежды Яковлевны есть еще наследники у князя? Кто там у них еще живет в доме?

— Дом там огромнющий, кроме большого штата прислуги из господ там сам князь, княгиня Надя, ее компаньонка из Франции мадам Жульбер, какая-то троюродная тетка, старая, полуглухая на оба уха Ефросиния Никифоровна, мальчик-сирота Макар, сын каких-то погибших дальних родственников, его гувернер француз Луи — вот, в принципе, и все. Кроме Наденьки признанных детей у Якова Давыдовича больше нет, она единственная наследница всего его состояния. Двоюродные тетки и дядьки получат деньги в самую последнюю очередь, — обстоятельно докладывал мальчик.

— Да, не густо. Надо будет поговорить с корнетом Герасимовым, проверить его, так сказать, и навестить модистку-швею на Лиговке, может быть, там видели загадочного незнакомца в темном плаще. А сейчас только домой и спать, я так устала — а еще нужно ужин приготовить для Аристарха Венедиктовича, — тяжело вздохнула Глаша.

— Ты ему расскажешь о сегодняшних происшествиях? — спросил мальчик.

Глафира отрицательно покачала головой:

— Нет, конечно. Зачем его расстраивать?

Новгородская область. Батецкий район. Наши дни

— Нет, в это просто поверить невозможно, что нашего Апраксина кто-то мог зарезать! — горестно вздохнула Стефания, сидя уже в их с Майей палатке.

— И за что его, интересно? — тоже спросила в пустоту Виноградова.

На душе было тоскливо и паршиво, ей казалось, что что-то важное уплывает от нее, не дается в руки, как скользкая селедка на рыбалке. Почему именно селедка — она сама не могла сказать, но главное, что скользкая.

Она задумалась, пытаясь ухватить рыбину, но сконцентрироваться ей снова не