– Страстное стремление завладеть вещами, принадлежащими другим; желание обладать ими единолично и только в своих целях, – ответил монах, при этом еще быстрее перебирая четки, как будто возмущаясь, что ему приходится копаться в прелестях этого мира.

– А отчего наступают на земле такие времена, что некоторые города и даже целые страны вдруг начинает раздирать лютая вражда, когда люди убивают друг друга почем зря; а то вдруг ужасные эпидемии охватывают целые регионы мира, везде царят мор и страх; или, скажем, случается нашествие скорпионов, тарантулов или других ядовитых тварей, которые прячутся под каждым камнем и кустом, так что и шагу не ступить; или опасность исходит от хищников покрупнее леопардов или медведей? Хотя самая страшная опасность – это сами люди, слоняющиеся туда-сюда, обдирающие как липку или даже походя убивающие любого попадающегося им на пути. Отчего так происходит?

– Причина этого в желании другому каких-нибудь неприятностей, – кротко ответил он, – в получении удовольствия при виде чужих неудач и несчастий.

– А почему бывают целые страны или даже цивилизации, где вредные идеи начинают распространяться и укореняться в умах всего народонаселения? Что создает такие миры, все обитатели которых всеми силами стремятся к тому, что никогда не сделает их счастливыми? Миры, где люди из кожи вон лезут в безумной погоне за вещами, новыми впечатлениями и удовольствиями, которые могут принести им только страдание. Миры, где чистые, здоровые и благородные идеи, мысли, которые могут привести к духовному росту, не воспринимаются никем, не осознаются даже теми, кто изо всех сил стремится к обретению внутренней гармонии?

– К этому приходят, если живут, следуя ошибочным и вредным воззрениям, – сказал Гунапрабха и устало затих, как будто обессилев от разглядывания этих тончайших, почти невидимых взаимосвязей между делами, словами и мыслями человечества и их следствиями, отраженными в том мире, который это человечество породило.

Мне и самому было тягостно, почти невыносимо думать о мире как о месте, где царили боль и страдание, где они в конце концов разрушали любые взаимоотношения, уничтожали каждого человека и всякую вещь или предмет… Я задумался о других сферах бытия, о которых упоминали прежние мои наставники. Может быть, не все еще потеряно, подумал я, и спросил Гунапрабху о том, какие мировые отпечатки создают те, другие сферы бытия.

Он быстро угадал ход моей мысли и разразился резкой отповедью, быть может, сам того не желая:

– Любое из тех деяний, что мы упоминали нынче ночью, – от смертоубийства до лжи, включая следование вредоносным верованиям, – выполненное с полной вовлеченностью и осознанным намерением, обладает силой посеять мировой отпечаток, который заставит увидеть себя ввергнутым в самый темный и ужасный ад, который только существует, – там царят мрак и скрежет зубовный и такая невыносимая боль, которую в нашей сфере бытия и представить-то нельзя.

То же деяние, совершенное с менее серьезными намерениями или, скажем по недомыслию, обладает силой посеять в твоем уме мировой отпечаток, который заставит увидеть себя в виде истязаемого духа или животного. Представь, каково это – взглянуть вниз и увидеть когти вместо пальцев или перья вместо рук! И не думай, что я хочу внушить тебе что-то, ибо ум вечен и беспредельно могуч. Раз уж он смог создать и поддерживать непрерывность твоего восприятия этого текущего мира и твоей жизни в этом мире, то уж будь спокоен – слегка искаженный следствиями твоих вредоносных деяний по отношению к другим, он с легкостью сотворит для тебя те сферы бытия, которые я только что упомянул. И наконец, ты должен понять, – с трудом продолжил он, как будто ему очень не хочется, но надо сказать мне нечто неприятно важное, – что те последствия, о которых я говорил этой ночью, воздействие того, что ты говоришь, думаешь или делаешь на твои личные ощущения и твой мир, должно понимать в контексте обретения тобой человеческого рождения. Такое рождение, в свою очередь, возможно как результат того, что ты никогда или почти никогда не совершал вышеперечисленных вредоносных деяний, что само по себе – не знаю, стоит ли говорить тебе это – встречается крайне редко. Возможности, которыми ты обладаешь ныне как человек, наделенный свободой воли и ясностью мышления, – как тот, кто действительно может разглядеть страдание, в которое погружен твой мир, кто в состоянии постичь причины этого страдания и кто встал наконец на истинный Путь, позволяющий избавиться от всех страданий, – возможности эти встречаются настолько редко, что это даже трудно себе представить.

Похоже, Учитель Гунапрабха внезапно обрел второе дыхание. Он сел прямо, впервые за все время оторвал одну руку от четок, что лежали у него на коленях, согнул ее перед собой и решительно ткнул в мою сторону, почти коснувшись моей головы вытянутым указательным пальцем.

– Пора идти, мы и так почти всю ночь тут просидели. Ответь мне, разве наша беседа, несмотря на ее слишком пессимистический характер, не заронила в тебе некий проблеск надежды?

В тот момент я думал о том же самом, о чем он сразу же, без сомнения, узнал, почему и выпрямился так внезапно, чтобы задать свой вопрос.

– Я предполагаю, – начал я через силу, – что если мы добьемся того, чтобы избежать тех вредных поступков, слов и мыслей, о которых вы говорили, тех деяний, которые сеют мировые отпечатки, создающие переживание сфер бытия и жизни в этих сферах, наполненных никогда не удовлетворяемыми желаниями и никогда не прекращающейся болью, то сможем вследствие самой природы вещей избежать общих для таких миров бед, невзгод и лишений.

Я считаю, – продолжал я, – что мы можем пойти еще дальше, если будем сознательно стремиться к тому, чтобы поступать прямо противоположно этим пагубным тенденциям и моделям поведения, и, таким образом, станем сознательно создавать свой будущий мир, в котором не будет места ни одному из видов страдания. Я полагаю, что для этого нам необходимо: стремиться бережно относиться ко всем формам жизни, включая животных; строго соблюдать право частной собственности; поощрять и уважать добродетель супружеской верности; всегда говорить правду и одну только правду; прилагать усилия к тому, чтобы сближать людей друг с другом; говорить со всеми окружающими почтительно и вежливо; обсуждать только жизненно важные вопросы; радоваться, когда другие получают то, чего давно хотели, уметь со всеми делиться и видеть в этом счастье; не только желать другим успеха, но помогать им в его достижении; и, наконец, учиться посвящать те редкие и драгоценные минуты размышлений, которые нам отпущены в этой жизни, обдумыванию идей, способных принести настоящую пользу нам самим и всем живущим. Все это, я думаю, создаст кармические отпечатки для переживания райского, ну или почти что райского, мира, где на каждом углу нас будут встречать радости, прямо противоположные тем ужасам, о которых вы столь живописно поведали мне этой ночью.

– Рай не только вокруг тебя! – радостно отвечал Гунапрабха. Я впервые видел его таким воодушевленным. – Рай – внутри твоего собственного ума: это отпечатки, которые станут причиной того, что ты увидишь свой ум навеки умиротворенным и чистым. – Он помолчал. – Но если ты теперь действительно понимаешь, как это может случиться и что это обязательно однажды произойдет, тогда умоляю тебя, внимательно послушай то, что я сейчас скажу, ибо, по правде сказать, я пришел к тебе сегодня ночью в Сад именно за этим.