Может, с ними донья Агостина и другие наши соседки, утешают их. Может, донья Агостина рассказывает им о своем видении или, наоборот, молчит, храня нашу общую тайну. Тут нам громко сигналит велосипедист, и мы убираемся с его пути.

— Думаете, они будут нас искать? — спрашивает Чико, оглядываясь на автостанцию, как будто мама и mua могут внезапно выскочить оттуда и обнаружить нас.

Я качаю головой:

Не знаю, Чико. Нам нельзя сейчас об этом думать. Давай сосредоточимся на том, чтобы добраться до шел-тера, о’кей?

— Я просто чувствую себя… ужасно, говорит он. — Твоя мама никогда меня не простит.

Он хватается за лямки своего рюкзака и смотрит вниз. Я не отвечаю ему, мне хочется, чтобы он просто замолчал и перестал напоминать о маме.

Толпа выносит нас к набережной, и мы видим плоты, о которых я столько слышал от мужчин В лавке дона Фелисио. Это доски, приделанные к громадным черным шинам. Плоты перевозят с одного берега на другой людей и грузы, ими управляют мужчины или мальчишки.

Мы спешим к одному из плотогонов — парню, который не старше и не крупнее меня, и просим переправить нас через реку. Он велит нам забираться на плот и отталкивается от каменистого берега длинным шестом.

— Вам повезло, — говорит парень, медленно ведя плот мимо еще нескольких, пустых. — Сейчас не так тесно, как было сегодня днем. Обычно у меня человек двадцать на этой штуковине, не меньше. А вы, ребята, явно не наденек в гости заехали… — заключает он, глядя в небо, а потом на наши рюкзаки.

— Нет, — отвечает Чико, — нам надо на Ля Бестию.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

Он произносит это громко, слишком громко, а потом глубоко вдыхает, как будто ему нужно успокоиться. Или как будто он не сможет пройти через все это, если не расскажет кому-нибудь, что мы затеваем. Крошка косится на меня, и я понимаю, что должен предупредить Чико, чтобы он не трепался о наших планах.

— На Ля Бестию, правда? Вау! — произносит плотогон, опуская свой длинный шест в воду. — Мой братан двоюродный пытался так в Штаты свалить. — Он мотает головой. — Но ему не повезло. Если расскажу, что с ним случилось, вы сразу обратно повернете.

Он смеется, а у меня в желудке словно образуется кирпич.

— Вот видите? — говорит Чико встревоженным голосом. — Нужно возвращаться.

— Тогда не рассказывай, — отвечаю я парню, — потому что мы собираемся ехать дальше. — Я на миг отвожу взгляд от противоположного берега и смотрю на Чико. — Мы собираемся ехать дальше, — говорю я ему.

Он кивает.

Дует горячий ветер. Мексика. Мы в шаге от нее. Мне нужно всего лишь не отвлекаться от того, что нам предстоит, и решать задачи постепенно, переходя от одной кдругой.

— Конечно-конечно, собираетесь, — бормочет парень, погружая шест в воду.

— Он жив, твой двоюродный брат? — спрашивает Чико.

Секунду плотогон молчит, поднимая длинный шест и снова уверенно отталкиваясь им.

— Ага, жив, — наконец отвечает он. — Брат жив.

Я не свожу глаз с берега, потому что не хочу, посмотрев на плотогона, понять по его лицу, что он врет. Даже если и так, это не имеет значения.

— Слушайте, — начинает он, — говорят, когда бежишь, чтобы запрыгнуть на поезд, нужно сперва поставить ногу как можно ближе к нему. Тогда не затянет под колеса. Потому что это мощная штука, врубаетесь? Если не сожрет живьем, то душу заберет. Ну то есть я так слышал.

В памяти у меня всплывают разговоры возле лавки дона Фели: «Мужики, это адская штука. Как будто сам дьявол тащит тебя за ноги и пытается затянуть прямо к себе в ад». Я смотрю на Чико, который так психует, что мне хочется заткнуть парню рот.

Когда мы приближаемся к мексиканскому берегу, тишина реки сменяется шумом рынка.

— Вот и добрались, — говорит плотогон, медленно причаливая.

— Спасибо, брат, — благодарит Чико.

Парень протягивает ему руку, и они дают друг другу пять, как старые приятели.

— Слушай, — продолжает Чико, — ты вроде много всего об этом знаешь. Не хочешь с нами? В Соединенных Штатах ты сможешь водить машины, а не гонять плоты.

Я знаю, что это он в шутку, но отчасти и всерьез тоже.

Плотогон смеется, и его глаза на миг загораются. Потом он смотрит на реку и качает головой:

— Не, братишка, такие мечты не для меня. Но вам всем удачи. Que Dios los guardel Да хранит вас Бог!

Мы платим за переправу, а когда сходим на берег, плотогон по-военному отдает нам честь. Вместо нас к нему забираются другие люди, и мы смотрим, как он отталкивается шестом и плывет обратно. Чико гладит ему вслед с таким видом, будто его вот-вот стошнит.

— И где все такси и маршрутки? — спрашивает меня Крошка.

— Наверное, у дороги, — отвечаю я, направляясь в сторону улицы Сьюдад-Идальго.

Но когда мы выходим к шоссе, то не видим там ничего, кроме нескольких людей на мотороллерах.

— Идем дальше, — говорю я друзьям. — Скоро мы на них наткнемся.

— Ты уверен, что они здесь ездят? — спрашивает Чико.

Сомнения, которые я испытываю уже некоторое время, становятся все сильнее. Я собрал всю информацию, какую смог, но сейчас, когда места, которые прежде были просто точками на карте, стали реальными, трудно разобраться, что к чему. Я борюсь с тревогой, сглатываю, чтобы предупредить подступающую к горлу панику.

— Конечно, — говорю я, продолжая шагать в неизвестность.

Мимо на велосипеде проезжает женщина, я окликаю ее, но она объезжает меня и катит дальше, даже не взглянув.

— Я почти уверен… — говорю я.

Мне не хочется думать о том, как мы выглядим и кто мог уже положить на нас глаз.

— Мы в ту сторону идем? — спрашивает Чико.

— Не знаю, — отвечаю я. — Нам просто нужно найти такси.

— Уже поздно, — говорит он.

— Нормально все, — уверяю я, но и сам слышу панику в собственном голосе. Небо темнеет, ночь подступает быстрее, чем я думал.

Подкрадывается жуткая тишина, точно такая же, как в Барриосе, когда все расходятся по домам, когда закрываются двери и задвигаются деревянные засовы. Мы все так же идем по почти пустой дороге, озираясь по сторонам в поисках автобуса, такси или кого-нибудь, кто не промчится мимо, если к нему обратиться. Но никаких машин нет и в помине, а людей становится все меньше и меньше.

— Как-то это все неправильно, — шепчет Чико и жмется ближе к нам с Крошкой.

— Чико прав, это опасно, Пульга, — шепчет она. — Нельзя вот так брести неизвестно куда.

— Знаю-знаю, — отвечаю я ей. —