– Светляк питается кровяной глюкозой?

– Забавно, правда? Вы можете сказать, что тут вроде бы лучше подошло название «клоп» или «комар», что-нибудь из кровососущих насекомых. Но «светляк» – духовнее. И верней по сути. Он же не вша какая паразитная, а с космосом связан и аскет, жрет всего ничего. Ты даже не чувствуешь, сколько он там отъедает от тебя. Сидит под кожей и сидит. Хранит твою живую душу незаметно.

Она раскаянно покачала головой и усмехнулась:

– Признаться, раньше я ничего не понимала во всей этой системе. Мне представлялось, будто все живые души все время подают наверх сигнал – и каждый из нас виден на Контрольном Мониторе Службы Духовной Безопасности такой подвижной пикающей непрерывно точкой, и тьмы сотрудников ДБ следят за нами денно и нощно, ежесекундно: десятки миллионов светляков ползают туда-сюда, и каждый – с развернутым флажком ИН… Ну, не глупость ли, не паранойя? Полста миллионов душ возьми-ка отследи за раз приватно! И многие ведь еще упорствуют в этом суеверном предрассудке – верят, будто бы ДБ за нами постоянно наблюдает. Вот делать больше нечего ДБ! Нет. Светляки молчат, пока мы вместе, как минимум втроем, пока соборны и не нарушаем. Пока не входим в зону одиночества… Чего уж проще? Перекрестись и тихо помолись: храни меня, мой светлячок!

В ее зрачках вдруг зажглись фанатичные огоньки – и Леднев понял, что она давно разговаривает не с ним, а со своим прошлым:

– Так нет же, думаем в своей гордыне – мол, так я важен высшему порядку, что он из космоса следит за мной во все глаза! Да кому ты интересен. Вон, хозяйственные бонзы даже придумали водопроводные сортиры, где ты можешь легально укрыться от Спутника – лишь бы не возникал по пустякам на экране КМ. Так устроено по плану. Здесь можно находиться одному – ну, не тащить же всякий раз в нужник с собой еще двоих? А вдруг вихлец, чревной запор, окорм, ночница, месячница, рвота, недержанье? Да мало ли… Вот потому и заложили в план строительства особый пункт – сортир с непроницаемыми для сигнала стенами и потолками. Чтобы светляк не пищал всякий раз, как человек отходит в зону канализации, не отвлекал сотрудника ДБ от дела. Конечно, риск. Конечно, попущение. Конечно, можно бы горшками все решить, а то и земляными дырками, выгребными ямами – но мы ж не дикие какие племена, что носятся за Великим Окладом во зле и мраке и тонут в нечистотах. Гигиена. И казна, опять же. Все, что соборно, скрепно и водопроводно – то казне во благо. Так нас учит Государь.

– Вы говорите, как он, – кашлянул Леднев. – В том же темпе и ритме.

– Ох, правда? – испуганно спохватилась она. – Я сама не замечаю, как начинаю говорить Его словами… Все мы этим грешим, конечно – вольно нам, а все-таки нельзя: когда суесловие рядится в Государевый глагол, так и до кощунства недалеко. Иное дело – наизустные цитаты… Но поймите, я так увлеклась воспоминаниями! Такая ностальгия…

– Хотите вернуться? – спросил Леднев иронично.

– Нет-нет, – вздрогнула она и покосилась на него с опаской. – Это я так… Несу какой-то вздор. Да вы же и сами знаете, что это невозможно. Паша сказал однажды, что все мы здесь – как засекреченные объекты. Отсюда никто не попадает туда.

– Как знать, как знать. Может, и попадает. Просто не совсем туда. Говорят, впавших в немилость москвичей высылают в зону грязи без-водопроводной, в какой-нибудь лагерь номер ноль-ноль-пять для бывших, на краю света. Зато снова – светляк в голову и никакого одиночества.

– Да, – прошептала она. – Да.

И внезапно засобиралась:

– Я, наверное, пойду.

– Конечно-конечно, – пробормотал Леднев.

У двери обернулась:

– Так вы считаете, мне не нужна эта операция?

Леднев принял строгий вид.

– Не в моих интересах вас отговаривать, но – да, я так считаю. Любая операция содержит долю риска, а в вашем случае оно того не стоит. – Он помедлил и с глумливым удовольствием добавил: – А учитывая эти ваши дурные предзнаменования…

– Да, да… – взволновалась она. – Дурные предзнаменования… И это я ведь еще вам про свои сны не рассказала!

– Могу себе представить.

– Не можете. Впрочем… Ладно. Что ж… Значит, в пятницу мне не приходить?

– Да, сударыня. Приходите лет через десять.

– Но… Что же мне сказать Паше?

Леднев подумал.

– Скажите ему, что операция состоялась. И в доказательство попробуйте извлечь на свет ту девушку-снайпера, в которую он до сих пор влюблен.

– Обмануть?! – глаза ее оживленно загорелись.

– Попробуйте, – Леднев подмигнул ей. – Дерзайте. Он и сам будет рад обмануться.

– А как же деньги? Он увидит, что операция не оплачена…

– Оплачена. Мы примем оплату – и зачислим эти деньги в счет будущей операции. Если вы не против, конечно. Имейте в виду, через десять лет ваш вклад будет автоматически индексирован, и вы ничего не потеряете.

– А это не противозаконно?

– Мы с вами ведем разговор с открытыми линзами, кабинет прослушивается. Я похож, по-вашему, на самоубийцу? Обмануть мужа – даже если он генерал армии – можно вполне законным путем. Если, конечно, обман во благо, а не во вред семье и государству. Вы его обманете во благо семьи, мы – во благо государства. Эти деньги ведь не будут лежать просто так все это время, они пойдут на пользу Родине. Так что… Считайте, что вы на особом задании. Справитесь?

– Так точно, – она с отмашкой взяла под козырек, и он вдруг отчетливо увидел снайперскую винтовку у нее за плечом, а на груди – бусы из клыков врага – сорок восемь армейских жетонов.

Я боялась, что начнутся расспросы о спевке – как там, что – и придется врать и выкручиваться. Но школа была погружена в приготовления к Пасхе. За праздничными хлопотами никому до меня не было дела, да и мне до самой себя тоже: сразу как вошла – беги работай.

Вся пятница до вечера – в мучной пыли, в луковых слезах: тесто для куличей замеси, лук очисти, шелуху – в чаны с кипятком, там будут крашенки вариться, сами луковицы поруби в начинку к пирогам, творог для пасок через сито протри, да изюм туда, да сахар, да масло с яйцами взбей – и смотри не сожри чего, пост-то не кончился, и не разбей, и не пролей, и не просыпь, и посуды не расколоти, а то если каждая просыплет-разобьет – что останется? Нас вон сколько – сорок девиц из четырех старших классов, и всегда найдется если не воровка голодная, так недотепа: кто палец обрежет и ноготь в тесто уронит, кто обварится, кто на корзину с яйцами жопой сядет, все подавит. Вот поварихи тогда лютуют! Орут в три глотки. А что делать, ори не ори, а без нас им не справиться в такие дни. Им еще обычный ужин приготовить, а после – всю ночь работать: печь куличи и пироги, пасхи лепить, узвар варить. А нам гадать – будет узвар в этот раз на меду или пустой, на ягодках сухих, как в будний день.

После ужина тоже не до разговоров было – Луч Правды смотрели. Судили какого-то шпиона – но я от усталости в дело не вникала, сил хватило только сидеть не очень криво и внимание изображать. Приговорили к позорной и мучительной смерти на колу – такова участь всех предателей Государства. Но по случаю кануна Великого праздника казнь отложили. Перенесли на будущее неопределенное время. Это уж как водится. Тут, как нам Ментор когда-то объяснил, есть три резона. С одной стороны – христианское милосердие. С другой – много чести казнить злодея в Страстную пятницу, когда Спаситель был распят. А с третьей – пусть помучается в ожидании.