Рустам попрощался с женой, сказал ей несколько ласковых слов и отключился. Возможно, связь оборвалась, но главное капитан спецназа Рустам Шарипов домой передать успел. Так же как и услышать то, что желал услышать.

Зульфия Ринатовна, поцеловав в щеку Ольгу и пожелав ей спокойной ночи, ушла в свою комнату.

Выключив телевизор, Ольга прошла в спальню. Завтра их всех ждал день необычный, суетливый.

Вернувшись в свою пятикомнатную квартиру, Цейман в первую очередь отменил ночной визит негритянки. Во вторую – позвонил Ленскому. Помощник, заподозренный в махинациях, находился дома, под охраной людей казначея, поэтому ответил сразу:

– Слушаю вас!

– Это Цейман! Как чувствуешь себя, Дима?

– А как может чувствовать себя узник, заточенный в собственной квартире за деяния, которые он не совершал? Вернее, за инициативу, которую посчитали махинацией.

– Смотри, какой Эдмон Дантес! В заточении?! Ты, щенок, еще не знаешь, что такое заточение! Но можешь узнать! Причем то, что гораздо страшнее домашнего ареста! Но ладно, я звоню не для того, чтобы с тобой лясы точить. Быстро собрался и в 16.00 ко мне домой!

Ленский произнес:

– Я-то с удовольствием, а вот как насчет вашей охраны? Она сопровождает меня даже в туалет.

– И правильно делает. Тебе только дай свободу, сразу слиняешь. Ты у нас оказался шустрым.

В голосе Ленского зазвучало отчаяние:

– Но позвольте мне хоть объясниться...

– Позволю. Как приедешь, так и объяснишься. Передай трубку Брынзе.

В трубке хриплый голос произнес:

– Слушаю, шеф!

– Как ведет себя наш узник?

– А как ему себя вести? Ссыт, как последний фраер. Мне тут пытается по ушам ездить, мол, не виноват ни в чем.

– Надеюсь, вы его не прессовали?

– Так приказа не было. Дайте команду, и мы этого засранца...

Цейман не дал договорить подчиненному:

– Заткнись! И слушай, что надо сделать!

Казначей Стародубова приказал доставить Ленского к нему домой ровно в 16.00.

– В четыре часа, Брынза, ни минутой раньше, ни минутой позже, понял?

– Понял, шеф!

– Все! Жду!

Отключив телефон, Цейман упал в широкое, уютное кресло возле столика-каталки, на котором в два яруса стояли различные напитки. Выбрал сухое «Мартини», налил половину фужера. Смакуя вино, задумался.

Ровно в 16 часов сработал его сотовый телефон.

Карл Густавович посмотрел на дисплей. На нем высветился номер и сверху «Бр». Брынза. Ответил:

– Ну?

– Мы у подъезда, шеф!

– И что дальше?

– Так, подумал, лучше предупредить, мало ли что?

– Это похвально, что ты еще можешь думать. Веди Ленского.

Вскоре перепуганного, прилично одетого, выбритого и пахнувшего дорогими мужскими духами помощника Цеймана Брынза ввел в прихожую, доложив:

– Вот, шеф! Ваш клиент!

Цейман кивнул охраннику на дверь:

– Выйди в коридор и находись там. Вызову!

– Понял, шеф!

– Вали!

И, взглянув на Ленского, пригласил:

– Проходи, Дима, в кабинет. Надеюсь, не забыл еще, где мы вместе когда-то очень плодотворно, а главное, доверительно работали?

– Конечно, помню, но...

– Иди! Все «но» потом!

Ленский подчинился. Прошел в кабинет Цеймана, обустроенный под современный офис руководителя крупной фирмы. Все в нем было строго, дорого и к месту.

Помощник присел в кресло, которое всегда занимал ранее, являясь к начальнику. Тогда были золотые времена. Непыльная работа, очень приличный оклад, всевозможные премии, персональная иномарка, девочки из дорогих борделей, которых Ленский снимал, как правило, после посещения казино. А что сейчас? Сейчас одна квартира, в которой его держат, как в камере под охраной. И все из-за одной ошибки. Из-за одного просчета. Переоценил себя Дима, в прежнем подающий неплохие надежды ученый финансист, кандидат экономических наук. Вернее, не себя переоценил Ленский, а недооценил Цеймана, хитрого, мудрого, битого жизнью еврея, и теперь судьба Дмитрия была туманна. Но скорее всего печальна, а возможно, и мучительна. Такие люди, как Цейман, на милосердие не способны и прощать попросту не умеют!

Казначей, заняв место в высоком кресле за главным столом, посмотрел на Ленского и, вероятнее всего, с некоторым сожалением спросил:

– Ну, что, Дима? Поди хреново тебе сейчас?

Ленский вздохнул:

– Не то слово! Одним махом, не раздумывая, не пытаясь разобраться, словно не было нескольких лет совместной работы. Я вас как отца почитал. И почитаю!

Цейман скривился:

– Вот только этого спектакля, Дима, не надо, а? Не катит он! Не умеешь ты играть! Не актер.

– Так потому и не умею, что не играю!

– Да? Смотрю ты хорошо усвоил уроки, которые я преподал тебе. А главное, запомнил основной принцип: никогда ни в чем не признаваться! Вот только этот принцип для ментов, но не для меня! Я-то все прекрасно понимаю, и мне никакие признания не нужны.

– Тогда почему же до сих пор я живу? Раз виновен, то взяли и убили бы. Для вашего Брынзы это так же просто, как комара прихлопнуть!

Цейман наклонился над столом, чтобы быть ближе к помощнику:

– А деньги кто вернет? Труп? Те деньги, которые ты, сука, украл из казны.

– Я ничего не крал! Прошу вас, выслушайте меня! Вы мудрый человек и поймете, что я стал жертвой обстоятельств в стремлении принести казне только прибыль!

Если бы не разговор со Стародубовым и полученное от него задание, Цейман не стал бы слушать помощника, а уже сегодня приказал бы вывезти его на загородную дачу. Где в глубоком подвале выбить из Ленского признание, куда он дел ни много ни мало сто тысяч долларов. Но обстановка изменилась. Поэтому казначей милостиво разрешил:

– Ну, хорошо! В конце концов, несправедливо принимать какие-либо решения по человеку, не выслушав его объяснений! Говори, Дима! И постарайся, чтобы я поверил хоть десятой части того, о чем ты поведешь речь. Говори, я слушаю!

Почувствовав надежду на спасение, Ленский мгновенно собрался. Легенду, которую он собирался протолкнуть, Дмитрий отработал с первого дня, как попался на махинации. Он действительно украл эти сто тысяч долларов и надежно их спрятал. Но признаться в этом означало обречь себя на мучительную смерть. Поэтому начал лгать так, чтобы ложь сошла за правду. Это было сложно, особенно в отношении такого мафиози, как Цейман, но возможно. С точки зрения Ленского, конечно, возможно. Помощник казначея и предположить не мог, что его участь уже предрешена и что шеф пошел на беседу, чтобы установить с ним контакт, впоследствии позволяющий использовать Ленского в той роли, которую ему отвел даже не Цейман, а сам Валентин Савельевич Стародубов. Но это, как уже говорилось, Ленский и предположить не мог, начав свою оправдательную, речь: