«Накануне Морозовской стачки передовые рабочие, имевшие опыт революционной борьбы, — П. А. Моисеенко, В. С. Волков, Л. И. Иванов — провели 2 тайные встречи инициативных рабочих, на которых был выработан план действий и составлены требования» — так освещались события стачки в советской литературе. Кем же в действительности являлись эти передовые рабочие? По словам жандармского полковника Николая Ираклиевича Воронова, «прошлое этих лиц представляется сомнительно благонадежным».[131] П. А. Моисеенко и Л. И. Виноградов (Иванов) — крестьяне Смоленской губернии, принадлежали к тайному политическому сообществу, занимались подпольной деятельностью. Оба неоднократно арестовывались за хранение нелегальной литературы и были в ссылке в Восточной Сибири. В. С. Волков — серпуховской мещанин, которого жандармский полковник именует «влиятельным деятелем» — так велика была сила его воздействия на толпу. «Руководители забастовки и ее активные участники… нарушали дисциплину, часто прогуливали, и их больше всех штрафовали за порчу товара».

Итак, 7 января 1885 года рабочие отказались приступить к своим обязанностям. Первый день стачки ознаменовался массовыми беспорядками. Стачечники стали громить фабричную контору, лавки, квартиры ткацкого мастера А. И. Шорина и других мастеров, чьи действия вызывали у рабочих острое недовольство. Разгром сопровождался драками и грабежом. Ограблению подверглись дома служащих Никольской мануфактуры, хлебопекарня, товарные склады и магазины. «Рабочие-погромщики забирали домашнюю утварь, били окна, ломали двери, растаскивали по своим домам мешки с мукой, и при этом не было недостатка в водке». По указке руководителей стачки были совершены нападения на военный караул — и даже на отдельных военных чинов. В советской литературе принято отмечать, что еще в начале забастовки «руководителям стачки удалось прекратить погром», однако это не так. Напротив, они являлись «главными зачинщиками и вожаками буйства и грабежа». Наиболее авторитетный из трех лидеров, В. С. Волков, «с флагом в руках предводительствовал в уличных беспорядках во все дни до самого ареста; он руководил толпою, которая слушалась и подчинялась ему безусловно».

Днем 7 января Т. С. Морозов, напряженно наблюдавший за ходом стачки, телеграфировал владимирскому губернатору И. М. Судиенко: «Рабочие бунтуют, бьют стекла, разбили в школе, конторе директора, разбита харчевая лавка, беспорядок увеличивается». Еще одна телеграмма была отправлена через два часа: «На фабрике положительно бунт, толпы рабочих ничем и никем не сдерживаются, представляется опасность для жизни живущих». И еще час спустя, когда стало ясно, что миром стачка не завершится: «Находимся в крайней опасности, народ бунтует. Убедительнейше просим возможно скорее прислать войска для прекращения беспорядков».

Восьмого января на фабрику прибыл владимирский губернатор в сопровождении войск. В подавлении беспорядков участвовали полк пехоты и пять сотен казаков. 11 января В. С. Волков вручил губернатору «Требования по общему согласию рабочих», которые были предъявлены не только фабрикантам, но и правительству. В тексте говорилось о необходимости учреждения государственного контроля над заработной платой и о принятии законодательных изменений в условиях найма. Кроме того, рабочие выдвигали ряд экономических требований непосредственно к руководителям производства. Разбой продолжался. В итоге пришлось прибегнуть к репрессивным мерам. По приказу губернатора значительная группа стачечников, в том числе руководители забастовки, была арестована. Саму же стачку властям удалось подавить силовым путем лишь 17 января.

По настоянию главы Владимирской губернии Т. С. Морозов пошел на некоторые уступки — в тех вопросах, удовлетворение которых не считал несправедливостью. Стачка закончилась, но ее последствия оказались сильнее, чем можно было предположить.

Описываемые события пришлись на то время, когда до окончания четвертого — выпускного — курса Савве Тимофеевичу оставалось всего одно полугодие или около четырех месяцев учебы. На молодого коммерсанта, которому не исполнилось и двадцати трех лет, Морозовская стачка произвела неизгладимое впечатление. Она стала первым крупным потрясением в биографии Саввы Тимофеевича Морозова. Стачка неумолимо вторглась в повседневный быт Морозовых и сломала самые его основы, всегда казавшиеся незыблемыми.

Во-первых, отечественная промышленность подверглась проверке на прочность, и основная тяжесть удара пала на плечи уже немолодого Тимофея Саввича Морозова. Савва Тимофеевич не мог не переживать за отца — уже говорилось, что между ними существовала особая эмоциональная связь. Может, в студенческие годы связь эта несколько ослабла, но отнюдь не исчезла. Тимофей Саввич Морозов был все еще силен, был уверен в том, что, ведя дело прежними методами, он передаст его сыну работающим так же четко, как хорошо отлаженный механизм. И вдруг в этом механизме произошел сильнейший сбой — причем когда произошел? В момент, когда самому Тимофею Саввичу уже пошел седьмой десяток, а старший сын только доучивался в университете и еще не был готов принять дело из отцовских рук. Кроме того, подобного в русской промышленности до сих пор не происходило. Прежние стачки «возникали по инициативе самих пролетариев, без воздействия пришлых элементов, чего нельзя было сказать о стачке на Никольской мануфактуре». А значит, не было выработано стратегии по борьбе с подобными потрясениями. Что следовало предпринять купцу — продолжить жестко стоять на своем или же проявить гибкость, пойти на уступки рабочему люду? Трудно в таких обстоятельствах не растеряться… А растерянность, неумение быстро справиться с ситуацией — далеко не те качества, которые отец хочет продемонстрировать повзрослевшему сыну. По-видимому, Тимофей Саввич решил как можно крепче держаться своих позиций. Благодаря этому впервые обнаружились существенные разногласия между ним и Саввой: если отец стоял на своем, то сын считал, что необходимо уступить, чтобы не потерять еще больше.

Во-вторых, из-за стачки заметно пошатнулась деловая репутация Тимофея Саввича. Более того, доброму имени фирмы «Саввы Морозова сын и Кº» был нанесен серьезный ущерб. Эта марка и раньше была известна по всей России, но слава ее была положительной. Под словами «Савва Морозов» подразумевались широкий ассортимент и отличное качество тканей, солидная деловая репутация, неизменный успех в делах. Теперь же на первое место выдвинулся мощный отрицательный компонент известности: «Савва Морозов» — изверг и кровосос, эксплуататор рабочего класса… И неважно, что «эксплуататор» строит для рабочих больницы, библиотеки, детские сады — это отходит на второй план, ведь слава о благих делах Тимофея Саввича не выходила за пределы Орехово-Зуева. Морозовская стачка стала не только позорным пятном на морозовском деле, но и ярлыком, навешенным на шеи его владельцев — как отца, так и сына.

Будучи человеком молодым, честолюбивым, Савва Тимофеевич остро переживал этот удар по репутации. Тем более что из-за стачки само упоминание дельцов Морозовых вызывало в обществе отторжение, будто бы они вдруг стали носителями неизвестной, но очень опасной болезни. В начале 1880-х годов Товарищество «Саввы Морозова сын и К°» считалось крупнейшим предприятием России. На его фабриках, а также на соседних предприятиях работали тысячи человек — и все они либо участвовали в стачке, либо наблюдали за ее ходом. Все эти тысячи, сами того не ведая, стали носителями революционной заразы, которая уже во второй половине 1880-х начала активно распространяться по Владимирской губернии, а затем вышла далеко за пределы Орехово-Зуева. «В губерниях Московской, Владимирской и Ярославской начались… рабочие бунты… Рабочие прекращали работу… разрушали фабричные здания и машины, иногда поджигая их, избивая администрацию и т. п.». Начальной же точкой этих событий стало Никольское. Впоследствии Савва Тимофеевич вспоминал в беседе с А. Н. Серебровым: «Слышали, конечно? «Знаменитая» Морозовская стачка восемьдесят пятого года? После этой стачки порядочные люди перестали со мной здороваться, а в народе и по сей день распевают зазорные песни про Савву Морозова, и все думают, что это про меня. Иди, доказывай, что я не Тимофей Саввич!»[132]