– Вот именно. Если того там нет, что вполне вероятно, отыщешь его где угодно и привезешь ко мне. Кстати, у месье на мизинце любопытное кольцо, проследи, чтобы он не скинул его по дороге. Ступай.

– Так что, часы и в самом деле убитого графа? Вы не лгали мне? – недоверчиво спросил часовщик. Затем украдкой покосился на Савельева, который смотрел в угол и молчал. – Скажите, ведь в газетах напишут, что часы принесли ко мне? Нельзя ли сразу же дать мой адрес? Мол, за умеренную цену… ремонт любой сложности… Спросите кого хотите, я лучший часовщик в округе!

– Мы даем газетчикам только ту информацию, которую считаем необходимой, – сказал Папийон, пряча улыбку. – Но вам ничто не мешает поведать прессе о часах и предложить свои услуги. Чем черт не шутит, может, даже ваше фото опубликуют, прямо на первой полосе. Все-таки вы – свидетель!

– Не нужно на первой, – рассудительно возразил Ройзен. – Вон, портрет господина графа уже опубликовали на первой, много ли ему от того счастья… – Савельев потемнел лицом и сжал губы. – Меня вполне устроит фото на третьей полосе, комиссар, совсем маленькое. Честное слово!

Папийон свирепо глянул на Бюсси, и тот поторопился увести обоих свидетелей. Комиссар погрузился в размышления.

Итак, убийца очень скоро понял, что вещи, которые он похитил в графском доме, прямиком приведут к нему. Поэтому поспешил от них избавиться. Почему бы, в самом деле, не бросить их в пруд? Если так, не исключено, что где-то там по соседству валяется и фарфоровая фигурка, изображающая урок музыки… И ключ от черного хода тоже.

Однако убийца не слишком умен, сказал себе Папийон. Ведь, убив графа, он легко мог вернуть ключ на место, чтобы не возбуждать подозрений. Не так ли?

Кроме того, преступник посообразительнее не стал бы прикасаться к вещам. Взял бы только деньги. Причем не оставил бы без внимания ящики стола в кабинете, где люди нередко хранят наличность…

Через два часа Бюсси вернулся.

– Патрон, я его нашел. Взял прямо в морском министерстве, где господин Ансеваль числится мелким служащим.

– Где он?

– Я оставил Мелло присматривать за ним. Да, и на мизинце у него то самое кольцо. Золотое и очень дорогое.

– Веди его сюда.

Сосед часовщика Ройзена был приведен, но едва увидев его лицо, Папийон сказал себе: «Не он».

Это был тщедушный молодой человек в очках, русоволосый, с длинным носом и той особой печатью уныния на лице, которая безошибочно выдает окружающим слабое существо, которым можно помыкать. Комиссар мог поклясться, что Ансеваля не любят девушки, недодают сдачу торговцы, толкают на улице мальчишки и презирают консьержи. Такие люди трепещут перед властью, даже если не сделали ничего плохого, и Папийон не сомневался, что задержанный в два счета поведает ему все до последней мелочи.

– Имя и фамилия?

– Гюстав Ансеваль. Я…

– Сколько вам лет? Где проживаете?

Ансеваль съежился, едва слышным голосом отвечая на вопросы. Комиссар внимательно посмотрел на золотое кольцо, красовавшееся на мизинце чиновника и явно ему великоватое.

– Вы узнаете эту вещь?

Гюстав покосился на часы, перевел взгляд на лицо комиссара и съежился еще сильнее.

– Так я и знал… – пробормотал он. – Никогда мне не везло! А тут вдруг такая находка… Но я их не крал!

– Вас никто и не обвиняет в краже, – внушительно промолвил Папийон. – Лучше расскажите в подробностях, где вы их нашли.

– Я знал, что все плохо кончится, – заныл Ансеваль. – Как же иначе? Но, господин комиссар, я тут ни при чем! У меня старенькая мать… совсем слепая…

– Сочувствую, – спокойно произнес полицейский. – Но, видите ли, нам очень нужно знать, где именно вы нашли часы, которые отнесли часовщику Ройзену и… и кольцо, которое я вижу на вашем мизинце.

Дрожа всем телом, Ансеваль снял украшение и положил на стол. Комиссар осмотрел перстень – судя по всему, перед ним действительно была печатка покойного графа, та самая, которая исчезла из его спальни.

– Не подумайте ничего дурного… – пробормотал молодой человек едва слышно. – Я нашел эти вещи в Булонском лесу.

– Булонский лес огромен. Где именно вы их нашли?

И Ансеваль рассказал, что вчера он собирался встретиться с девушкой, но та не пришла. Гюстав ждал ее, ходил туда-сюда по берегу пруда и внезапно уловил в воде золотой блеск.

– Мне показалось, в воде находится какой-то предмет… хотя это могла быть и просто рябь от солнечного света. Но тут я увидел нечто вроде цепочки, подумал: была не была… и забрался в пруд. Дно там скользкое, я, со своим везением, сразу же упал в воду и чуть не утонул… Только я способен утонуть на глубине в один метр! Я весь промок, но, раз уж дело зашло так далеко, решил не отступать. И, наклонившись, стал шарить руками по дну. А потом глазам своим не поверил, когда вытащил часы…

– Однако у вас хватило сообразительности наклониться снова и пошарить еще, – со смешком заметил комиссар.

Ансеваль с ужасом покосился на него.

– Нет, что вы! Я сразу же поспешил на берег! Там снял ботинки, вылил из них воду…

– Вы полезли в воду в ботинках? – хмыкнул Папийон.

– Ну… ну да…

Комиссар посмотрел в открытое молодое лицо и тихо вздохнул.

– А вот когда шел обратно, – заторопился Ансеваль, – заметил на дорожке кольцо. Тоже золотое…

Просто день Шлимана[11]какой-то, усмехнулся про себя комиссар.

– Что было дальше?

– Дальше? Я подумал, что часы и кольцо будут искать… Купил утреннюю газету и стал просматривать объявления о потерянных вещах. Но не было ни одного, которое подходило бы к найденным мной. Тогда я отнес часы к часовщику… ведь механизм пострадал от воды…

– Бюсси! – крикнул комиссар.

В дверь тотчас же просунулась темноволосая голова с идеальным боковым пробором.

– Да, патрон?

– Тулонжон уже вернулся?

– Да.

– Давай его сюда! А месье покамест передай Мелло, пусть запишет и его показания.

Бюсси увел Ансеваля, и через минуту перед Папийоном предстал невысокий, ладный, ничем не примечательный человечек в штатском. Это был один из двух агентов, которые посменно следили за передвижениями Михаила Корфа.

– Где барон был вчера?

– У себя. Около трех вышел, купил газету. Прочитал только первую страницу, где сообщалось об убийстве, скомкал и выбросил в урну. Потом сел на омнибус, доехал до Булонского леса…

Карандаш в руках Папийона с хрустом сломался. Так что, юный Шлиман сказал правду? Вся его несуразная история вовсе не ложь?