— Ну что же он! — затараторила мадам Абрамович. — У Гриши паспорт в ОВИРе, мы с папой твоим договорились, что ты или он на свой паспорт пока поставите, потом переоформим...

— Можно было на племянника...

— Да у него тоже в милиции. Вкладыш российского гражданина надо вклеить, вот он и сдал.

— А, ну понятно. Хорошо.

— А с Сашенькой мы все обсудили до его отъезда, — Рыбаков-старший кайфовал на даче, — все нормально, не волнуйся...

— Да я не волнуюсь. Договорились так договорились. Я квитанцию тогда папе отдам, когда вернется...

— Конечно, конечно...

— Хорошо, до свидания, — Денис повесил трубку, нащупал в кармане свой паспорт и вернулся в магазин.

Тулип важно восседал в новеньком черном «шевроле-субурбане».

— А куда тебе, Сережа, такой танк? — Денис похлопал ладонью по полутораметровому капоту.

— Нормально, классная тачка. На дороге — улет...

— Ты бы наклейку сзади сделал «Мы ни перед кем не тормозим» и звезды на капоте, как у истребителя по числу побед. Или лучше «Хаммера» возьми...

— Не, я катался на «Хаммере», не то. Прием слабый, скорость... комфорт не очень... багажника нет.

Сергей Александров был товарищем домовитым и рассудительным. Кличку Тулип он получил за эпохальную бойню со всем составом участковых инспекторов своего участка.

Возвращался он как-то домой на свою Малую Ладожскую улицу, проходил по двору мимо мусорных баков, и тут вдруг два каких-то придурка — прыг да хвать за рукава! Сережа воспринял это как наглый гоп-стоп и меланхолично забросил тела за бачки. Оттуда внезапно вывалились еще человек десять и стали кидаться на мирного жителя. Александров разозлился и начал громить силы противника. Волны нападавших то накатывали, то откатывали, унося раненых. На гоп-стоп по массовости исполнения это явно не походило, что и неудивительно — двенадцать участковых в штатском, собравшихся в одном месте, думали, что проводят задержание матерого уголовника.

К счастью, пистолеты были сданы на какую-то очередную проверку состояния оружия и биться приходилось вручную. Не привыкшие к таким «махаловкам» участковые чувствовали себя неуютно. К приезду патруля на ногах оставалось трое, включая Александрова. На него наставили автоматы и приказали сдаться.

— Ни за что! — закричал гордый Тулип.

— Матвеев! — предупредил старший наряда. — Мы будем стрелять!

— Я не Матвеев, — ответствовал Сергей и добавил: — А вы — не стрелки!

— Точно, это Сережа Александров из пятой квартиры, — радостно сообщила бабулька со второго этажа, с удовольствием наблюдавшая за ходом сражения.

— Сереженька, что они хотят? — спросила другая старушка. — Может, на телевидение позвонить? Чай, не тридцать седьмой год на дворе!

Тулипа любили за то, что он за два дня вывел в округе всех хулиганов и постоянно помогал многочисленным пожилым обитательницам дома — то продукты поднесет, то денежек подбросит, гвоздь где забить — Сережа никогда не отказывал. Где живешь, надо со всеми дружить.

Автоматы опустились. Ситуация была идиотская. Если приедут телевизионщики, то сегодня же вечером будет объявлено, что дюжина тупорылых ментов и два экипажа ППС нападают на граждан на улицах, естественно, по пьяни и, естественно, по скудоумию. Старший наряда стиснул зубы.

Скудоумие действительно присутствовало — ведущий «диверсионной группы» участковых перепутал Малую Ладожскую с Большой и вывел «ударное подразделение» в чужой двор. Хотя все были трезвые. Старший патруля прислонился к машине.

— Вызывай скорую, кретин. Коммандос хреновы! Как объяснять будем?

Тулип величественно удалился в свой подъезд.

— Группа хулиганов успела скрыться, — вздохнул околоточный Сусанин.

Ортопед с Пыхом увязались за Денисом на ревизию заводика Циолковского. Они были свободны — только поздно вечером надо было заехать «обкашлять» одну проблему с сибиряками. Ортопед накануне разжился очередной патриотической книжкой, и ему не терпелось блеснуть эрудицией. Тулип бросал «Субурбан» из ряда в ряд, сверхмощная машина со свистом рассекала теплый осенний воздух, окружающие автомобили разлетались, как вальдшнепы из кустов после выстрела.

Тулип довольно скалился.

— В России всегда было сильно развито национальное самосознание, — многозначительно начал Ортопед, — идеи соборности превалируют над индивидуализмом, насаждаемым Западом...

От обилия умных слов сидящему рядом с Ортопедом Пыху стало плохо.

— Мишель, ты язык не сломаешь? — протянул Денис. — Ты еще скажи «споспешествование»...

Ортопед сбился с мысли.

— Какая соборность? Кончилась она, Мишель, с приходом Петра, и все...

— Как это кончилась?

— А так, совсем. Сначала истории с Лжедмитриями, потом Петр и — капец соборности.

— А русское сознание?

— Какое? — Денис был несколько зол, но не на братков, а на дурацкую историю с часами Абрамовича.

— Русское, ну, российское...

— Миша, да нет никаких русских. Мы даже название своей страны правильно произнести не можем — все базарим: Россия, Россия, а надо — Русия, с ударением на первый слог. Опять в луже — польские бояре на свой манер слово переделали при Иване Грозном и нам подсунули.

— А народа русского тоже нет? — Ортопед навис сзади.

— Нет, конечно. Их и было-то на реке Рось не так много. Ну, тысяч восемь. Новгородцы их в двенадцатом веке выгнали, больно гадостный народец попался, потом они в районе нынешнего Гамбурга обосновались, но их тоже скоро попросили оттуда за сволочной характер. А последних росичей в устье Гвадалквивира вырезали, в начале четырнадцатого века.

— А мы кто?

— А черт нас знает. Метисы какие-то. Намешали племен, кочевников всяких, вот мы и получились. Со своей дурной наследственностью и физической выносливостью — Тупиковая ветка, типа кроманьонцев. Лет через пятьсот генофонд стабилизируется, там и посмотрим.

— А культура?

— Какая культура?! Жуткая смесь совершенно разных стилей! Исконно русскую культуру, считай, давно на какие-то жалкие подделки заменили, черт-те что копируем, сами разобраться не можем! — Денис сегодня был настроен высказывать парадоксальные теории. Его за это часто называли «поперечиной». — Хотя и у нас свои задвиги! Особенно в литературе. Ни в одной стране мира писателя «совестью нации» не назовут. Какая, к черту, совесть? Пишут из денег, все к кормушке лезут, поближе к правителям. А у нас с Пушкина понеслось... Достоевского, стопроцентного маньяка, выразителем русской души назвали! Да его квадратно-гнездовым надо было, чтоб ручонки к бумаге не тянул! А так, если это буквально воспринимать, получается, что наша нация склонна к коллективной шизофрении. Что, в общем, вполне вероятно, если по истории судить... Банду психов сделали, а не нацию! Вот, Мишель, в чем корень зла, не в евреях и не в кавказцах! В том, что из народа ненормальных делают, управлять так удобнее. Со школы вбивают — Достоевский гений, Толстой — зеркало русской души, Есенин — певец деревни, Маяковского, ах, затравили! А надо, если по-честному — Достоевский, увы, маниакально-депрессивным психозом страдал. Толстой — развратник был еще тот, от него девки прятались, когда он деревни свои обходил, Есенин — наркуша, Маяк вообще выдал! Знаете, как он умер? Перед смертью штаны снял, в зад записку пихнул — «Жил грешно и умер смешно!» — голову в печку засунул и застрелился. Вот так-то! Но об этом никто никогда не расскажет... Как же, образ поэта! Но ведь я не говорю о том, что всех забыть надо — совсем нет, просто человек — существо многоплановое, нельзя из одних гениев делать, а других забывать. Все мы люди, и все имеем право на самые разные поступки. Вот и все.