— Именно этим я и пытаюсь заниматься. А ты мне мешаешь. Под твои крики решительно невозможно сосредоточиться.

— Пока я вижу только то, что ты завёл меня в кусты и хочешь скормить комарам!

— А, ну извини, — сказал Венсель, чуть убавив тон. Из своей сумки он вынул тёмный флакончик, протянул ей. — Капни немного на одежду, это отпугнёт кровососов.

— Венсель… Может, устроим стоянку и поедим?

— Нет. Это бессмысленно, птаха. Хутор где-то рядом, я чувствую. Если ты посидишь немного тихо и помолчишь, я отыщу его раньше, чем стемнеет, и тогда нас, возможно, пустят переночевать под крышу.

Услада тяжко вздохнула.

— А давай пойдём прямо сей миг? Ты же чувствуешь, где люди?

Венсель посмотрел на неё с обидой, однако ответил:

— Чувствую. Только не точно. Рядом есть стёжка, по которой совсем недавно кто-то прошёл.

— Так чего же мы ждём? Идём за ним!

— Возможно, этот человек держит путь не к Лисьим Норам, а совсем в другое место.

— Ну и пусть. Мы просто догоним его и спросим дорогу. Венсель, ну пожалуйста! А то он уйдёт, а ты потом снова будешь… хм… настраиваться. До морковного заговения.

Венсель нахмурился, с недовольным видом отвёл глаза, потом снова в задумчивости покосился на Усладу… Девушка смотрела на него с такой горячей мольбой, что он решился. Поднялся с земли, навьючил на себя всю их поклажу и сказал:

— Ладно, уговорила. Попробуем догнать.

Позднее Услада жестоко корила себя за неразумную настойчивость и торопливость. Имей она тогда терпение, послушайся Венселя — и всё вышло бы иначе.

Сперва они безо всякой дороги ломились сквозь кусты. Венсель прокладывал стёжку тесаком, а Услада шла следом, из последних сил стараясь не споткнуться. Потом в зарослях вдруг открылась вполне чистая тропа.

— Как здорово! — выдохнула Услада с облегчением. — Ты просто молодец!

— Знаю, — буркнул Венсель, пряча тесак в ножны и утирая рукавом лицо. — Теперь дело за малым: догнать этих ребят. Судя по запаху, они не могли уйти далеко. Пойдём-ка побыстрее.

— Не могу. Правда, я пытаюсь, но ноги уже совсем не несут…

Венсель окинул девушку критическим взглядом, почесал в задумчивости подбородок.

— Хорошо, тогда оставайся и жди, — распорядился он, сбрасывая вещи к ногам Услады. — Налегке я догоню их без труда. Но ты если что — кричи.

Дождавшись согласного кивка, Венсель повернулся к ней спиной и резво рванул по тропе. Однако не успел он свернуть за поворот, приключилась беда. С виду чистая и хорошо натоптанная тропа вдруг с хрустом провалилась под ногами бегуна, и Венсель исчез из виду. Некоторое время Услада с недоумением и ужасом, не веря своим глазам, тупо смотрела на то место, а потом услышала из-под земли стон и со всех ног кинулась на звук.

Ни мига не раздумывая, она кинулась на колени перед ямой, схватила Венселя за руки, за шиворот, принялась тянуть… Очень трудно, очень медленно ему удалось выползти на поверхность. Вытянувшись на земле, Венсель перекатился на спину, прошептал «мама», закрыл глаза и затих. Услада наклонилась над ним — и едва не грохнулась в обморок сама. Ловчая яма предназначалась для крупного и сильного зверя, кабана или даже лося: стенки её были утыканы заострёнными кольями, чтобы, провалившись, добыча не смогла выбраться наружу. Падая вниз, Венсель зацепил два таких копьеца. Одно глубоко пропороло ему бедро. Кровь из раны лилась рекой, и от её тяжёлого запаха у Услады мутилось в глазах. Вторая рана, на животе, кровоточила не так сильно, но смотреть на неё было тоже страшно. Услада даже вчерне не представляла себе, что следует делать в подобных случаях. Отправляясь в дорогу, она не подумала расспросить Венселя, полагая, что если кому и может понадобиться помощь целителя, так это ей. А теперь — целитель сам истекает кровью, а она стоит рядом и ничем не может ему помочь! Впрочем, её разумения хватило на то, чтобы вытащить из мешка чистую рубаху и плотно прижать к ране на бедре. А потом, набрав в грудь побольше воздуха, завопить во всё горло: «Люди! На помощь!»

Охотников было трое: пожилой мужик, до глаз заросший кучерявой бородой, и два парня, по возрасту годящихся ему в сыновья. Завидев их, Услада со слезами кинулась навстречу, продолжая твердить осипшим от страха голосом: «Помогите… Помогите, ради Маэля… Мой муж умирает…»

Старшему из охотников хватило пары быстрых взглядов, чтобы понять, что к чему. Кивнув одному из своих парней на Усладу, он вместе с другим подошёл к Венселю. Ногу ему суровый дядька живо перетянул ремнём так, что из раны почти перестало течь, потом осмотрел живот и сказал спокойно:

— Только шкуру попортило. Зашить — и заживёт, как на собаке.

Его сын, заглянув Венселю в лицо, присвистнул тихонько и удивлённо промолвил:

— Так это ж Горностай***, лекарь с Задворок! Тот самый, что тётке Крапиве сухотку вылечил.

Старший поглядел повнимательнее и кивнул:

— А ведь точно. Мне его Лосев кум на торгу показывал. Давеча, как Молодого Лося лошадиная змея**** в руку тяпнула, все уж думали, кончится мужик. А Горностай ему чегой-то из своей склянки накапал - и тот враз оживел... Ну-ка, хлопцы, сварганьте-ка волокушу. Коли мы Горностая в ловушку поймали, нам его и лечить. А ты, тётка Горностаиха, тоже ступай с нами. Побудешь пока у нас, в Кустецах.

Младшие, покивав согласно, срубили молодую осинку, Венселя уложили на ветки и поволокли по тропе куда-то в лес. Услада бездумно шла следом, еле переставляя дрожащие ноги. А вся их поклажа — и скатки, и Радкины пироги, и Венселев колдовской кошель — так и осталась лежать на тропе.

Примечания:

* Рогоз - те самые коричневые початочки, которые часто называют камышом. Для набивки подушек его заготавливают в августе и сентябре, когда початки станут темно-коричневыми. Их срезают и укладывают для просушки на солнце, а в сырую погоду под навес. Как только кончики початков станут пушистыми, их кладут в наволочку, которую сразу же зашивают, оставив небольшую прореху. Наволочку с початками досушивают, положив на печку или же повесив рядом с ней. Когда початки высохнут окончательно и распустившийся пух заполнит наволочку, стебли рогоза осторожно вынимают один за другим