Я поужинал в ресторане рядом с площадью. Он был битком набит посетителями, но обслуживание было отличным, а еда превосходной — равиоли в сметане, груда морских гребешков по-соррентийски, большая порция салата и полная вазочка домашнего мороженого, вызвавшего у меня слезы удовольствия.

Позднее, когда я пил кофе и курил сигарету, устроив живот на краю стола, в ресторан вошла группа из восьми человек, выглядевших богатыми и самоуверенными. Женщины были в мехах, мужчины в кашемировых пальто и темных очках. Через минуту они подняли такой шум, что все в ресторане замолчали — и посетители, и официанты смотрели только на них.

Очевидно, они заранее забронировали столик, но он был еще не готов, — в зале не было ни одного свободного места, — и теперь они всеми возможными способами выражали свое негодование. Менеджер, ломая руки, выслушивал оскорбления и давал указания официантам, носившимся со стульями, скатертями и цветочными вазами, чтобы собрать импровизированный стол на восемь человек в и без того уже переполненном зале. Единственным, кто не участвовал в скандале, был хозяин вечеринки, человек который стоял поодаль, накинув на плечи пальто за 500 долларов. Он ничего не говорил, только тихонько дал пару указаний своему подручному с рябым лицом — как мне показалось, уточнил, кому из обслуживающего персонала дать хорошего пинка, а кому засунуть в рот дохлую рыбу.

Метрдотель подскочил к ним и, кланяясь, доложил, что стол удалось накрыть пока на шестерых, но он надеется, что в скором времени найдутся еще два места, а сейчас дамы могли бы сесть… он поклонился, достав лбом до пола. Это было почему-то воспринято как очередное оскорбление. Хозяин снова прошептал что-то своему подручному, и тот вышел — видимо, чтобы принести автомат или подогнать бульдозер и сравнять ресторан с землей.

Тогда я сказал: «Звините (в этот раз мой итальянский воспринимался как музыка), вы можете занять этот столик. Я как раз собираюсь уходить». Допив кофе, я забрал сдачу и встал. Управляющий ресторана смотрел на меня так, словно я спас ему жизнь, а метрдотель явно хотел поцеловать в губы, но вместо этого осыпал меня бесконечными «Спасибо». Никогда еще я не был так популярен. Официанты сияли улыбками, многие посетили тоже смотрели на меня с восхищением. Даже крутой хозяин вечеринки слегка наклонил голову в сдержанном проявлении благодарности и уважения. Мой столик тут же унесли, а я был препровожден к двери управляющим и метрдотелем, которые кланялись и благодарили меня, смахивали пылинки с моих плеч и предлагали своих дочерей для брака или просто для бурного секса. У двери я обернулся, изобразил голливудскую улыбку, помахал рукой посетителям ресторана и вышел в сгустившиеся сумерки.

Переполненный хорошей едой и сознанием того, что я принес мир этому беспокойному уголку Сорренто, я побрел вдоль Корсо Италия вверх, по дороге к побережью. Там я целый час простоял, облокотившись на парапет, не в силах отвести взгляда от залива, изгибающегося дугой в сторону Везувия. На дальнем мысе раскинулся городок Поццуоли, пригород Неаполя и родина Софии Лорен. Жители Поццуоли имеют сомнительное удовольствие проживать на самом геологически нестабильном участке планеты, природном эквиваленте вибростенда. Они испытывают до 4 тысяч слабых землетрясений в год, иногда до сотни в день. Они так привыкли к тому, что в их рагу сыплется с потолка штукатурка, а падающие дымовые трубы сбивают с ног их бабушек, что почти не обращают на это внимания.

Землетрясения в Калабрии составляют часть жизни — одно из них, происшедшее в Неаполе в 1980 году, оставило бездомными 120 тысяч людей, и в любое время может произойти другое, еще более сильное. К тому же города здесь построены на таких крутых холмах, что кажется, от любого толчка могут упасть в море. А сверх всего, на заднем плане грохочет Везувий, все еще опасно живой. Последнее извержение было в 1944 году, после которого установилось самое длительное затишье со времен средневековья. Не слишком обнадеживающе, правда?

Утром я прошел к морю по крутой, необыкновенно красивой дороге, и сел на почти пустой паром до Капри, гористого зеленого острова в десяти милях от западной оконечности Соррентийского полуострова.

Вблизи Капри не произвел большого впечатления. Вокруг гавани стояли закрытые сувенирные киоски и кафе, кругом не было ни души, не считая матроса, лениво сматывающего веревку у пристани. Возле крутой дороги, ведущей в горы, стоял знак: "Капри 6 км ".

«Шесть километров!» — выдохнул я.

У меня с собой были два путеводителя по Италии, оба такие бесполезные, что я даже не хочу называть их, чтобы не сделать косвенную рекламу. Ни один из них даже не намекнул, что город Капри находится в горах на расстоянии нескольких миль от гавани. Из них следовало, что достаточно просто сойти с парома, чтобы очутиться в городе. А с пристани казалось, что он находится где-то в облаках.

Фуникулер не работал. Я огляделся вокруг в поисках автобуса или такси, на худой конец осла, но ничего подобного поблизости не было видно, так что я со вздохом начал восхождение. Подъем облегчали открывающиеся с дороги виды на море и красивые виллы. Сначала тянулся бесконечный серпантин, но через милю-другую появились вырубленные в горах крутые винтовые ступени, предлагавшие более прямой и, как мне показалось, более быстрый путь. Я рискнул пойти по ним. Никогда не видел таких нескончаемых ступеней! Они шли и шли не кончаясь. Через триста ступеней я стал задыхаться и так вспотел, что не воспринимал уже никакую красоту.

Из-за обманчивой горной перспективы мне все время казалось, что я вот-вот достигну вершины, но за следующим поворотом оказывались новые ступени. Я снова взбирался, задыхаясь и облизывая шершавым языком пересохшие губы, так что даже две женщины в черных одеждах, спускавшиеся мне навстречу с покупками, посмотрели на меня с угрюмым интересом. Поддерживало только то, что я, похоже, был единственным человеком, у которого хватило упорства добраться до Капри пешком. Постепенно дома стали попадаться чаще, потом потянулись сплошными рядами, а бесконечные ступени перешли в крутые мощеные улочки. Наконец я прошел под аркой и оказался на чудесной площади, которая была полна немецкими и японскими туристами. По моим щекам потекли слезы.

Я снял комнату в «Отеле Капри». "Оригинальное название! Долго вы думали, чтобы придумать такое? " — спросил я управляющего, но он только смерил меня пренебрежительным взглядом. Не знаю, с чего вдруг такое высокомерие: отель был такой маленький, что обходился без портье, так что управляющему пришлось самому отвести меня в комнату. Теперь я оказался в затруднении, давать ли ему чаевые, как обычному портье, или это будет оскорблением его высокому положению. В конце концов я пришел к разумному компромиссу: дал ему чаевые, но очень маленькие. Он посмотрел на них так, словно я положил ему в ладонь катышек помета, из чего я заключил, что, возможно, не совсем правильно понял местные правила. «Может быть, в следующий раз мои шутки вас позабавят», — заметил я бодро, захлопывая за ним дверь.

Город Капри оказался скоплением вилл, крошечных лимонных рощ и роскошных видов на Неаполь и Везувий. Сердцем города была маленькая площадь Пьяцца Умберто, заставленная столиками и соломенными креслами из ближайших кафе. Все остальное представляло собой сложную сеть тропинок и узких проходов, соединяющихся между собой таким сложным образом, что через десять минут прогулки оказываешься в том же самом месте, из которого только что ушел в противоположном направлении. Тропа то спускалась вниз по склону холма, то вела в облака к разбросанным высоко в горах виллам. Мне хотелось купить все дома, которые я видел.