Мама плакала, переживала за сестру и не могла понять, почему она не говорила, что у нее болит сердце. А папа сказал тогда мудрую и парадоксально верную фразу: больные люди не жалуются, жалуются здоровые.

А ведь внешне казалось, что развод тетя пережила спокойно. Побледнела немного, похудела, хотя и до этого лишним весом не отличалась.

Маша хорошо помнила, как закончилась Ленина замужняя жизнь. Как в анекдоте. Родители были в очередной командировке, должны были приехать утром, а приехали накануне вечером – им в последний момент удалось поменять билеты.

Сюрприз для Маши был огромный, она обнимала маму и только что не прыгала от радости. Лена тогда сразу засобиралась, она тоже соскучилась по собственному дому и собственному мужу, почему-то дядя Гена никогда Лену с Машей не навещал. Но это Маша отметила уже потом, когда дядя перестал быть дядей.

Лена уехала и вернулась ровно через час и потом несколько дней жила с ними. Все обсуждали только родительскую командировку и Машины успехи, и Лена обсуждала, и выводы Маша сделала только потом, через некоторое время. Тогда она и почувствовала себя по-настоящему взрослой.

– Не заболела. – Тете разговоры о собственном здоровье не нравились. – Так что с цветами?

– Я съезжу. Лена, мы почти не видимся, – посетовала Маша.

– Я тоже часто об этом думаю, – согласилась тетя. – Приезжай ко мне. Приезжай прямо сейчас.

Прямо сейчас Маша ехать не могла, вести разговоры со Светой при тете не хотелось. Лена умна и проницательна, а Машу мучило неприятное чувство, что она делает что-то недостойное. Ясно, что к смерти Дениса события на кафедре отношения иметь не могут, и ей просто хочется удостовериться, что назвать Павла подлецом можно было только из зависти и пустой злобы. Конечно, она уверена, что Павел самый лучший человек на свете! Но… ей почему-то очень хочется в этом еще раз убедиться.

– Жду звонка, – с сожалением отказалась Маша. – Давай в другой раз.

– Ты не видела Алиного сынишку? – неожиданно спросила Лена.

– Нет, – удивилась Маша. – Почему ты вдруг о ней вспомнила?

– Недавно встретила Анатолия Михайловича, – с заминкой объяснила тетя.

– А…

– Как удивительно, вы так дружили в детстве и совершенно разошлись сейчас.

– Я сама этого не понимаю. У меня было такое чувство, что я навязываюсь и Кире, и Але.

– Кире многое пришлось пережить.

– Да. Но она не хотела меня видеть.

– Знаешь, мне всегда казалось, что Кира из вас самая сильная. У нее всегда были какие-то хулиганские наклонности. Помнишь?

– Помню, – засмеялась Маша.

Киру часто тянуло делать то, чего лучше не делать. Однажды она уговорила подруг залезть на стройку. Недалеко от школы возводили новый дом. Дома тогда еще не было, только огромный котлован и жуткая грязь вокруг. Ничего интересного на стройке они не нашли, но плохо было то, что их поймала охрана. Им грозили полицией, но в конце концов позвонили родителям. Вызволяла арестанток как раз Лена.

– Она казалась сильной, а сломалась сразу.

Маша никогда не думала, что подруга «сломалась». Маша обижалась и ничем Кире не помогла.

Думать об этом было неприятно, и Маша спросила:

– Аля тоже сломалась?

– Аля совсем другое дело. Избалованная капризная девочка. А вот то, что она от вас отделилась, как раз странно. У нее все отлично, хороший муж, ребенок. Мне казалось, она должна гордиться своим положением.

– Хвастаться? – улыбнулась Маша.

– Можно и так сказать.

– Выходит, нашла других, перед которыми можно гордиться. А ты о ней невысокого мнения.

– Аля всегда была хвастунишкой, а я этого не люблю.

– Но в детстве у нее действительно были вещи, на которые у наших родителей денег не хватало.

– Думаю, что вещи здесь ни при чем. Это характер. Впрочем, я предвзята, ты меня не слушай. Просто Аля мне не очень нравилась.

Поговорив с тетей, Маша сходила в магазин, хотела включить пылесос, но побоялась прослушать звонок, и ограничилась стиркой.

Света позвонила почти перед самым приходом Павла.

– Нашла телефон Ольги Сергеевны Приходько, – с сомнением сказала Света. – Она уволилась тогда первой. И с Денисом они почти дружили, хотя она намного старше. Попробуйте ей позвонить.

Маша поблагодарила, отгоняя нехорошее, тоскливое предчувствие. Стало не то чтобы страшно, а как-то не по себе.

Нужно было бросить глупую и ненужную затею, но она все-таки позвонила незнакомой женщине. Телефон Ольги Сергеевны Приходько не отвечал.

К середине дня потеплело. На солнце было совсем жарко, Кира шагнула поближе к ограде кладбища, под тень пыльных кустов сирени.

– Как ты угадала, что сюда приходил твой брат? – Николай шагнул следом, наморщил лоб. Кира уже знала, что лоб он морщит, когда чего-то активно не понимает. – Он был сентиментальным?

– Он не был сентиментальным, – обиделась за брата Кира и почувствовала, что тоже морщит лоб. – Он был нормальным, как все. Но он не мог продолжать жить, не… не попрощавшись, что ли.

То, что она говорила, даже ей не было до конца понятно, но Николай, кажется, понял.

– Поехали? – Он чуть потянул ее в сторону машины.

Она покачала головой – подожди, и опять тяжело вздохнула:

– Девушка была беременна.

С растущего рядом тополя взлетела птица. Кира проводила ее взглядом и замерла – птица оказалась сорокой. Она сто лет не видела сорок. Листва зашуршала снова, и рядом с первой сорокой очутилась вторая. Кира когда-то читала, что сороки живут парами.

Нормальные люди тоже живут парами. Правда, сейчас другие нормы, и пары чаще расходятся, чем продолжают жить вместе.

– Брат девушки не мог за нее отомстить, это точно. Он придурок и трус. Я это еще с суда помню. А недавно с учительницей его разговаривала, она то же самое сказала.

Сороки о чем-то побранились, улетели.

– Учительница к тому же их соседка. Говорит, постоянного парня у Нади не было.

– Девушка вряд ли докладывала о своих парнях учительнице, – серьезно заметил Николай.

Кира снова тяжело вздохнула. Впрочем, место ко вздохам располагало.

– Учительница дала мне телефон одной девушки, Надиной подруги. Я хочу ей позвонить.

– Что ты ей скажешь? – подумав, он поправил пальцем очки.

– Правду, – сразу ответила Кира. – Что я еще могу сказать? Что я журналистка и занимаюсь наездами на дороге? Статистику анализирую.

– Тоже вариант, – кивнул он. – Но можно и правду сказать, тут ты права. Убийство убийцы вызывает большое любопытство, люди могут разговориться.