— Я жду, — как-то очень тихо произнесла Марина. — Обоих жду. И целую.

— И я тебя целую. Голованов положил на журнальный столик включенный мобильник, тяжело поднялся из кресла и прошел к бару. Его голову и сердце раздирали противоречивые чувства, и он понимал, если не выпьет пару рюмок коньяку, ему не уснуть.

Не очень-то спалось в эту ночь и Сергачеву. Но если Голованова терзали мысли относительно сына Марины Чудецкой, то капитан сделал охотничью стойку на заказное убийство резидента азербайджанской наркоторговли в Краснохолмском регионе. Он уже практически не сомневался, что двойное убийство в Москве и мокруха в Краснохолмске — проплаченный заказ Похмелкина-младшего, и теперь просчитывал все возможные варианты этих трех убийств, чтобы не допустить возможной ошибки и тем самым не увести следствие в сторону. И смущал его один-единственный нюанс…

Почему во всех трех убийствах Ник воспользовался услугами одного киллера, а не двух или даже трех профессиональных мокрушников? Ведь он же не полный отстой и должен был осознавать, что это значительно упростит задачу следствия!

Впрочем, и на эти вопросы были свои ответы.

Судя по всему, мокрушник, привыкший работать только с вальтером, из местных. Ник уже пользовался его услугами, уверен в нем как в профессионале. И решил вновь воспользоваться его услугами. Тем более что где там российская столица и где Краснохолмск? И кому это вдруг придет в голову соотнести и сопоставить столь отдаленные географически убийства, когда в России по официальным только сводкам от заказной мокрухи погибает более семи тысяч человек! И попробуй-ка внести их в единую, общероссийскую базу данных с полным описанием каждого убийства!

Самонадеянность господина Похмелкина можно было понять. Тем более это даже не было самонадеянностью. Еще один претендент на олигархическое кресло жил и продолжал жить в той России, которую сотворил в ельцинские времена его папочка, и он даже в самом страшном сне предположить не мог, что в какой-то момент состыкуются краснохолмские и московские опера, и один из этих оперов, капитан Сергачев, свяжет два московских убийства и одно краснохолмское в единый узел.

У Похмелкина-младшего на данном этапе был один враг — Бай, и он его убрал.

Примерно в тот же момент, что и Голованов, Сергачев посмотрел на часы, однако время для телефонных звонков было позднее, и только утром он позвонил в Москву полковнику Замятину. Просьба была довольно скромная: выяснить, не было ли в Краснохолмске похожих убийств ранее, и проверить списки пассажиров, которые в эти дни вылетали в Москву и тут же вернулись обратно.

Была еще одна просьба, тоже весьма скромная. Выяснить через Краснохолмский уголовный розыск, не было ли оптовых закупок пистолетов системы «Вальтер», а если и были вдруг, то кем конкретно.

Правда, здесь было одно «но». Каким макаром этот мокрушник доставил свой вальтер в Москву? Однако ответ предполагался простой: работает он с помощником, и когда поступил московский заказ, киллер отправил своего ассистента поездом, а сам вылетел самолетом.

Заведующий отделением, в котором лежал Александр Борисович Турецкий, предупредил Ирину Генриховну, что ее мужу, судя по всему, придется делать еще одну операцию — сейчас ждут результаты анализов, и теперь уже дня не проходило, чтобы она или Нина не приезжали в госпиталь. А зачастую и обе навещали его в один и тот же день. Дочь — после уроков в школе, жена — до начала занятий в Гнесинке. Турецкий умолял ее не напрягать ни себя, ни дочку, однако любящие женщины всегда остаются таковыми, если даже одной из них уже за сорок, а второй еще нет и шестнадцати. Им обоим почему-то казалось, что если они будут рядышком, то с «их Турецким» ничего плохого или, не дай-то бог, страшного случиться не может.

А предчувствие любящей женщины — это барометр, на который надо бы научиться ориентироваться всем мужикам.

…Этим утром, сразу же после врачебного обхода, Турецкий позвонил жене сам и попросил ее приехать до двенадцати.

— Если, конечно, занятия позволят, — поправился он, и тут же последовал встревоженный вопрос:

— Что?.. Случилось чего? Анализы плохие?

— Да нет, совершенно иное, — успокоил ее Турецкий и даже позволил себе хихикнуть в мобильник: — По общественной линии закавыка вышла. Короче говоря, приезжай.

— По какой еще общественной? — не приняла его тона Ирина Генриховна. — Какая еще закавыка? Саша! О господи! Тебя что… уже под нож кладут?

— Да успокойся ты! — вспылил Турецкий. — Никакой операции пока что нет и не намечается, а насчет твоего приезда… Короче, приезжай. Узнаешь.

И выключил мобильник.

Ирина Генриховна примчалась через сорок минут, и прямо от порога в палате зависло невысказанное «Что?».

— Да успокойся ты наконец-то! — повысил голос Турецкий. — У меня действительно полный ажур и порядок. А вот что касается твоего протеже…

В этот момент она, видимо, совершенно не думала о своем ученике, и в глазах ее отразился немой вопрос: «Какой еще, к черту, протеже? И что за ахинею ты несешь?»

— Я имею в виду твоего Чудецкого.

— Диму?!

Он хмыкнул и пожал плечами:

— Ну если его зовут Димой, значит, он и есть. До нее, видимо, стало что-то доходить, но она все еще не увязывала этот телефонный звонок мужа с исчезновением и поисками своего ученика.

— Что… что-нибудь прояснилось? — спросила она. И тут же: — Я не далее как сегодня утром звонила его матери, вернее, она мне сама позвонила и сказала, будто бы все в порядке. Ей Голованов звонил, успокоил и сказал, что не позже чем через пару-тройку дней они оба будут в Москве.

«Где его прямо у трапа самолета задержат опера из МУРа», — мысленно продолжил Турецкий, однако вслух сказал:

— Пока ничего еще толком неизвестно, но, как мне кажется, твой Дима попал в довольно неприятную историю. И если все это подтвердится…

— Что подтвердится?

— Тебе в МУРе все расскажут, — «успокоил» жену Турецкий. — А сейчас я позвоню Яковлеву, это начальник МУРа…

— Ну знаю твоего Яковлева, — перебила Турецкого Ирина Генриховна. — И что?

— Так вот, он ждет тебя на Петровке, и, возможно, тебе придется опознать…

— Диму?! Чудецкого?!

— Возможно, что это и он. В глазах Ирины Генриховны застыл ужас.

— Он… его что, у-убили?..

— Не волнуйся, живой, — буркнул Турецкий, уже пожалевший, что сам ввязался в эту историю и ввязал в нее мужиков из «Глории». — Живой. Но опознать его придется.

— А почему не мать? — спросила Ирина Генриховна. — Она же здесь, в Москве.

Турецкий только плечами пожал. Мол, тема тонкая и все тот же Яковлев не хотел бы раньше времени подключать мать Чудецкого.

Он набрал по мобильнику телефон начальника МУРа и, пока ждал ответного сигнала, негромко пробубнил: