– В этом месте берут плату даже за воду, – сказал Дюррал, вновь кивнув на стул. Потом он подмигнул. – Я займу тебе десятик, в счёт твоих будущих выигрышей.

Я рухнула на сиденье, всё ещё желая убежать, но уже не имея на это сил. Я походила на одну из тех птиц на севере Забана, которые, захваченные неожиданным морозом, замерзают, не успев взмахнуть крыльями.

Нет, никто на меня не нападает. Дюррал просто позвал официанта. Я получу воду. Но за неё придётся платить. Или, может быть, нет. Может, Дюррал подмигнул мне, потому что это была шутка? О, и он собирался занять мне (что значило «одолжить») десятик.

Я начала с лёгкой части: десятик – это крошечная медная монета, размером меньше ногтя ребёнка, которая составляет десятую часть дароменского нобля. Нобль – в здешних местах он назывался «ноб» – был большим и толстым медным диском с серебряной серединой.

Пятьдесят ноблей составляли имперский соверен – или сов – серебряную монету с красивой гравировкой и вставкой из настоящего золота в центре. Последний раз я видела целый соверен, когда жила в банде Чёрного галеона. Арисса положила по монете на каждый глаз и спросила, стала ли она красивее…

– Ты все ещё со мной, малышка?

Я посмотрел на парня в коричневой шляпе, сидящего за столом напротив меня. Его собственные глаза были широко раскрыты, словно прикидываясь имперскими соверенами. Или, может, он беспокоился, что я рухну в обморок. Наверное, да.

– Вас зовут Дюррал, – сказал я. – Дюррал Бурый.

– Так пишут на ордерах, – отозвался он, тасуя колоду карт.

У меня никогда не было собственной колоды, поэтому трудно говорить определённо, но то, как он их тасовал, казалось волшебством. И как он умудрялся удержать карты, не давая им вылететь из рук?

– И откуда я узнала ваше имя? – спросила я.

Дюррал продолжал тасовку.

– Я сказал тебе его. Снаружи, когда мы встретились. Видишь ли, когда цивилизованные люди знакомятся, они называют друг другу свои имена.

Вообще-то, медеки так не делают, потому что чужое имя не говорит вам ничего полезного о его обладателе. Мы называем своё племя – если поблизости нет других его представителей, – а потом свой клан. Если же рядом находится кто-то из того же клана, мы используем фамилию. И лишь в присутствии других членов семьи называем личные имена.

Однако я находилась очень далеко от любых земель, когда-либо бывших территорией медеков, а этот парень обещал мне целый десятик и стакан воды. Посему я решила, что будет благоразумнее угодить ему.

– Меня зовут Фериус, – сказала я.

– Фериус – это собачье имя. Фериус Перфекс. Что означает…

– Неправда! – рявкнула я. Или, может, следовало сказать: гавкнула. – Меня зовут Фериус!

Дюррал приподнял бровь, продолжая безо всяких усилий тасовать карты.

– Тебе нравится об этом врать, да?

И не поспоришь. К тому же теперь я вспомнила, что на улице он называл мне имя своего пса, и вроде бы оно в самом деле звучало как «Фериус». Так почему я вдруг решила, что это моё имя?

Я поскребла ногтем один из сигилов на шее. Он обжёг меня.

– Думаю, в том, что ты тоже Фериус, нет ничего плохого, – сказал Дюррал.

В его тоне слышалась мягкость. Вероятно, следовало ощутить благодарность, поскольку он был ко мне добр. Или, может быть, страх – поскольку это значило, что наше знакомство продлится не более нескольких часов, а потом придётся бежать.

Но вместо всего этого я просто разозлилась.

– Вы не можете дать мне имя, – сказала я. – Я должна выбрать его сама, когда мне исполнится тринадцать, и огласить перед своим кланом. Я расскажу им о себе. Важные вещи. То, что прежде держала в секрете от всех.

– И сколько тебе сейчас? – спросил Дюррал. По его тону сразу было ясно: он отлично понимает, что мне больше тринадцати.

– Тринадцать лет – день провозглашения, – сказала я, так резко выделив последнее слово, что все остальные почти утратили смысл.

Я говорила очень быстро. Слова выскакивали из меня, как скарабеи, бегущие от пожара. Или, может, это было больше похоже на игральные карты, вылетающие из колоды, когда теряешь контроль над тасовкой.

– Да?

– Да. Вы говорите членам клана, какое имя выбрали и какое духовное животное ходит рядом с вами. Это день, когда вы рассказываете всем, как собираетесь жить и какую пользу намерены принести своему клану. Или же сообщаете, что вы хотите уйти и основать новый клан. Хотя последнее бывает довольно редко, особенно сейчас, потому что…

– Пока хватит болтовни, девочка, – перебил он.

Однако я не собиралась затыкаться. Было ещё много вещей, которые следовало сказать, даже если я не понимала, почему это важно. Может, потому что это был мой первый настоящий разговор за последний год с лишком?.. Но казалось, мне не хватает воздуха, чтобы говорить. Это не было магией. Магии я навидалась. Но взгляд Дюррала был таким пристальным, что воздух застревал в лёгких и не мог вырваться наружу.

В тот миг, когда я решила, что он сейчас задушит меня до смерти, его взгляд переместился вверх и вправо, за моё плечо. Он смотрел на что-то позади меня, и я тоже повернула голову, чтобы подобно преданной собаке проследить за его взглядом.

Оказалось: все пялятся на меня. Все в таверне. Я слишком громко орала. Орала то, что позволяло любому, знавшему хоть сколько-то о медеках, понять, кто я такая.

Многие не любят медеков. Я ведь уже упоминала об этом раньше? Не любят, потому что мы приносим с собой проблемы. А иногда – просто не любят.

За столиком неподалёку от нашего сидели четверо мужчин. Один из них встал на ноги. Он походил на массивный дуб, решивший подняться из земли. Мужчина двинулся к нашему столику; каждый шаг предупреждал остальных, чтобы они не мешали ему. Приблизившись, он смерил меня взглядом – от сальных волос на макушке до мысков грязных ботинок. Я была пиявкой, прилипшей к его ноге, которую следовало смахнуть ногтем и раздавить каблуком.

Мужчина плюнул на меня.

– Вздёрнуть бы её на заднем дворе. – Вот и всё, что он сказал.

«Вздернуть бы её на заднем дворе». Шесть слов, а я по-прежнему сидела, прилипнув к стулу. Пытаясь понять, что он хотел до меня донести. Он может убить меня, если захочет, – и раздумывает над этим?.. И если так, то что мне сделать, чтобы он передумал? Я не знала.

«На заднем дворе», – сказал мужчина.

Может, если я уйду через парадную дверь, он оставит меня в живых?

– Вздёрнуть бы её на хорошей крепкой верёвке прямо на заднем дворе, – повторил он, лишь немного изменив слова. Более чем достаточно, чтобы отбросить все мои тщательно продуманные выводы относительно его намерений.

– Насколько крепкой? – спросил парень в коричневой шляпе.