В голове Джироламо помутилось, и ясные четкие образы стали постепенно уплывать, перемежаясь с совершенно фантастическими видениями. Память вернула его в библиотеку, созданную Лоренцо во Флоренции. Со времени существования Александрийской академии мир не знал более богатого собрания книг. Для Джироламо это было самым излюбленным, самым дорогим местом. Он часами готов был оставаться в этом огромном зале, заполненном десятками тысяч томов. Острый запах киновари смешивался с благородным запахом пергамента и велени. На огромных до потолка полках были аккуратно разложены книги, а для самых ценных и хрупких из них существовали специальные ларцы, закрывающиеся на замок. Книги были драгоценностью, роскошью. Тысячелетняя мудрость спокойно и величаво покоилась на дубовых полках. Еще он любил смотреть на работу монахов-копиистов, их неторопливые, уверенные движения. Как они разравнивают камнем пергамент, ставят на место чернильницу, аккуратно, с любовью затачивают перья перочинным ножиком. И, наконец, из-под этих перьев льется на бумагу изящная вязь латинских слов.

И все началось именно в библиотеке, где его нашли посланники Лоренцо. Глава Флорентийского союза приказал не мешкая доставить к нему его личного алхимика. Лоренцо ждал его во Фьезоле, загородной резиденции одного из своих друзей. В памяти Джироламо всплыли кривые и узкие улочки Фьезоле, совершенно пустынные в надвигающихся сумерках. В тишине было слышно только торопливое постукивание колодок и поскрипывание тележки безногого нищего. Калека торопился домой, вернее, в ту глубокую нишу в крепостной стене, которая заменяла ему дом. Из окон монастыря бенедиктинцев открывался вид на бывшую соперницу Фьезоле Флоренцию. От былого великолепия Фьезоле остались только этот монастырь, кое-как залатанная крепостная стена и благоухающие тысячью ароматов сады загородных резиденций богатых флорентийцев, скрывавшихся в деревенской свежести от душного смрада большого города.

Когда Джироламо зашел в кабинет хозяина поместья, Лоренцо стоял у окна. Летняя ночь надвигалась быстро. Внезапно в ее вязкой темноте раздался отчаянный писк зазевавшегося мышонка, сменившийся почти ласковым уханьем совы, и снова тишина.

– Даже цикады не поют, – задумчиво проговорил Лоренцо как будто про себя, закрывая створки высокого окна, – я ждал тебя, Джироламо.

– Всегда к вашим услугам, ваше высочество, – склонился в поклоне Джироламо.

– Оставим титулы для тех, для кого они имеют значение, – еле слышным голосом проговорил Лоренцо, – я рад, что ты явился на мой зов.

Правитель Флоренции выглядел усталым, потухший взгляд и ссутуленные плечи только усиливали это впечатление. Лоренцо никогда не был красив: уродливый нос, профиль сатира с близорукими, навыкате глазами, тонкими губами аскета и тяжелым подбородком. Джироламо знал, что Лоренцо всегда был физически слаб и абсолютно не различал запахов. Но сейчас властитель его города выглядел особенно хрупким и усталым.

– Ты знаешь, Джироламо, что ситуация ухудшается с каждым днем. Я уже привык, что жизнь мне посылает больше сомнений, нежели надежд, и больше испытаний, чем удовольствий и счастья…

Лоренцо замолчал, словно комок, застывший в горле, мешал ему говорить. Джироламо почтительно ждал, не решаясь прервать поток мыслей господина. Наконец глава семьи Медичи с горечью продолжил:

– Я всегда считал, что искусство, красота, знания куда важнее моих торговых флотилий, бороздящих океан, и банков Медичи, опутавших сетью всю Европу. Но сейчас, когда казна пуста, банк на грани разорения и коммерция почти не приносит прибыли, я задаю себе вопрос: имел ли я право заниматься только прекрасным и духовным, оставляя менее интересное, рутинное добывание денег другим? Что бы сказал мой дед Козимо, мой отец Пьетро, если бы увидел, что я растратил все богатство семьи, оставив моих детей на грани нищеты! Ты думаешь, я ошибался, скажи мне честно, Джироламо?

– Нет, вы не ошиблись, правитель, – искренне произнес тогда Джироламо.

– Тогда ты должен мне помочь, слушай внимательно…

Почему он тогда не отказался от сумасшедшего предложения Медичи, Джироламо не знал. В тот момент все это ему казалось захватывающей авантюрой. Подумать только, он мог прикоснуться наконец к многовековой тайне, проникнуть в секреты великого эликсира. Только Фортунате было известно, почему он отправился в Московию. Но девочка умела держать язык за зубами, хотя до самого его отъезда пыталась отговорить отца от этой затеи. Для нее внушающая ужас репутация книги была правдой, для него – сказками для легковерных. Его девочка оказалась права! «Что будет с моей дочерью? Я должен был защищать ее и обеспечить ее будущее, найти достойного мужа и наслаждаться жизнью в окружении внуков… Вместо этого я бросил собственное дитя на произвол судьбы, погнавшись за миражом!» – беспощадной ясностью пронзила его мысль. Джироламо застонал, сознание оставляло его, и он с отчаянием цеплялся за его последние проблески.

Узник слабел, мысли путались, но боль, неумолимая, сжигающая медленной пыткой боль оставила его. Он уже не чувствовал свое измученное тело, и только мозг продолжал жить в этой становившейся все более ненужной оболочке. Джироламо пытался вспомнить глаза умершей так рано жены Джулии, потом перед ним, словно наяву, предстала маленькая девочка, до странности похожая на Фортунату в детстве. Она улыбнулась, показывая рукой куда-то вдаль, и спросила чистым, как ручей, голосом:

– Ты боишься, отец?

– Не знаю, – прошептал Джироламо.

– Помнишь, ты мне рассказывал про Дорогу Света, ты думаешь, она существует?

– Не знаю, – снова прошептал Джироламо и заплакал, – Фортуната, прости меня, Фортуната!

Но девочка исчезла, и на ее месте появилась фигура одетого во все белое старца с удивительно голубыми, прозрачными глазами. Теплый и свежий ветерок коснулся лица Джироламо, и он уже больше не чувствовал промозглого смрада подземелья. Старик заговорил мягким, словно льющимся голосом. И слова, произнесенные им, были последними, что услышал Джироламо.

– Не бойся, Джироламо, и следуй за мной. Не забывай, что ты несешь в себе лучшее, но ты не знаешь его, ты не чувствуешь его. Раскрой глаза души своей. Здесь заканчивается твой путь и здесь начинается. Твое тело остается здесь, оно – всего лишь прах и к праху возвращается, а душа твоя возвращается в мир, который ее породил. Помнишь твоего учителя, Джироламо. Он говорил тебе, что нужно слушать истину в себе и следовать бесконечному в Пространстве и во Времени. Когда ты научишься слышать песню звезд, видеть гармонию сфер и чувствовать Его дыхание, только тогда ты станешь по-настоящему свободным. И теперь ты свободен, Джироламо, ты по-настоящему свободен…

– Мама, прекрати, пожалуйста, ты ничего этим не добьешься. В конце концов жизнь сама по себе является занятием вредным и небезопасным. Если бы мы хоть на минутку задумались, что наш самый простой жест имеет огромное количество последствий, мы бы просто остановились навсегда.

– Перестань переливать из пустого в порожнее! Мы говорим о вполне реальных и земных вещах – таких, как твоя собственная безопасность. И она мне абсолютно не безразлична. Ты понимаешь это или нет? – Голос Екатерины Дмитриевны задрожал.