В этих спальнях, насколько знала женщина, вообще никогда не было мебели; и все же, несмотря на пустоту этого этажа, Вайолет казалось, будто что-то преследовало собравшихся и продолжало преследовать, когда они спустились вниз.

Осталось осмотреть две выходившие в сад комнаты на первом этаже. Уже год они оставались запертыми и теперь едва ли подходили для жилья. Везде лежал толстый слой пыли, ковры порваны, окна тусклы от грязи. Одна из комнат, должно быть, использовалась в качестве столовой, так как на столе стояла посуда и лежали приборы. В глаза бросились бокал и полупустая бутылка виски, кувшин с водой и солонка; рядом со столом по полу были разбросаны несколько потрепанных книг. Одно окно выходило на улицу; в стене справа от него стеклянная дверь вела в сад. Дверь была закрыта на засовы сверху и снизу; очевидно, ею давно не пользовались, и Хью с трудом вытащил засовы из ржавых пазов. Справившись с ними, он распахнул дверь, чтобы поток воздуха освежил мертвую затхлость.

– Вы говорили, что дядя никогда не выходил в город, – сказал он мистеру Ходжкину. – И мы видим, что он никогда не выходил в сад. Должно быть, все время он находился в доме и никогда не поднимался наверх. Боже мой! Это ужасно: столько пустых комнат. Достаточно, чтобы свести человека с ума. И все же он выбрал такую жизнь… Но что это?

Не договорив, Хью развернулся и быстро вышел в холл. Но там никого не оказалось; наверное, скрипнула лестница или, может быть, желтая ленточница, бившаяся в стекло, заставила его подумать, будто там кто-то ходит.

* * *

Сад, в который они вышли, казался, как заметила Вайолет, настоящими джунглями, настолько буйной была растительность, но было видно, каким прелестным уголком он мог бы стать, – в зарослях все еще теплились следы былого очарования. Для замкнутого пространства здесь было довольно просторно, а высокие каменные стены, пусть они и начали осыпаться, защищали сад от назойливых глаз. Над оградой виднелись верхушки крыш, дымоходы и флюгер церкви. Перед домом располагалась широкая клумба, окруженная оградкой, к ней вела мощеная дорожка, поросшая травой и мхом; затем до дальней стены простиралась лужайка. Слева тянулась решетка для вьющихся растений, а за ней – цветущие фруктовые деревья. В углу, несомненно, когда-то располагался огород, но теперь здесь все оккупировали буйные сорняки. Вьюнок, который когда-то поднимался по стенам ограды, упал на землю, а выродившиеся розы грозились шипами.

Мужчины пошли по лужайке, пробираясь сквозь вереск и густую траву, а Вайолет сказала, что с нее хватит, и присела на камень у дорожки. Очарование этого места боролось с печальным беспорядком, и молодая женщина представляла, как можно все тут обустроить. Она вообразила клумбы с цветущими бутонами, подстриженную лужайку, прополотые дорожки… Но прежде придется разобраться еще кое с чем, помимо сорняков. В саду было что-то неладно, и дело состояло не в запустении: что-то мертвое, но в то же время до ужаса живое будто бы наблюдало за ней, точно так же, как чудилось ей в комнате у лестницы наверху.

Солнце било в лицо, и Вайолет закрыла глаза; она наслаждалась теплом после душной атмосферы дома, но мысленно все время вопрошала: что же могло пробудить в ее душе такое странное волнение? Хью и мистер Ходжкин исчезли за решеткой; их голоса больше не долетали до нее, и она почувствовала себя покинутой… Но нет, она была не одна: кто-то присутствовал рядом – не Хью и не адвокат; кто-то приблизился и посмотрел на нее.

Вайолет открыла глаза, чтобы убедиться – конечно же, никого тут нет, это все воображение выкидывает трюки.

Вскоре ею овладела странная сонливость, и сквозь смеженные веки она увидела какую-то движущуюся тень. Она подумала, что это вернулись мужчины – вот они встали между ней и солнцем; но почему она не слышит их голосов? Может, Хью подумал, что она спит, и хочет дать ей отдохнуть? Если так, пусть лучше отойдет, ведь он загородил ей солнце и, как следствие, похолодало. Она поежилась и снова открыла глаза. Рядом никого не было.

Поразительно… она была уверена, что кто-то стоит перед ней, однако это точно был не Хью, и вокруг не было видно следов человеческого присутствия.

Но вот Хью вышел из-за цветочной решетки и быстро направился к Вайолет.

– Дорогая, – сказал он, – разве здесь не очаровательно? Я выкину весь мусор из дома, вымою, вычищу и восстановлю его. Обставлю мебелью и найму сторожа, а потом мы приведем в порядок сад. Когда все будет пригодно для жилья, мы решим, что делать дальше: сдать в аренду, продать или оставить себе. Какими же странными людьми были мои родственники: жили в убожестве и тесноте, позволили хозяйству прийти в упадок! Но на деньги, которые мне оставили, мы все исправим! Честно говоря, я влюбился в это место, и я ужасно хочу сохранить его…

* * *

Хью приступил к работе с присущей ему кипучей энергией, твердо вознамерившись привести дом в порядок. Они с Вайолет сняли комнаты в ближайшем отеле и проводили жаркие и трудные дни, выкидывая хлам, заполонивший дом, – откладывали бумаги, которые могли бы представлять интерес, чтобы потом просмотреть их. Хлама в доме было предостаточно – вся обивка была испорчена, ковры, шторы и коврики годились только для костра, шкафы были полны изношенных, поеденных молью вещей, подушки и одеяла заплесневели, и нужно было избавиться от всего этого, прежде чем начать ремонт. День за днем в саду на месте огорода тлел костер, разгораясь, когда в него подбрасывали новые порции рухляди. Избавившись от старья, следовало очистить стены от обвисших изорванных обоев, соскоблить выцветшую краску, починить потолки и крышу, обновить двери и окна.

Для Вайолет все это означало нечто большее, чем просто уборка, пусть и масштабная; точно так же, как в дом врывались потоки воздуха и солнечный свет, когда открывали двери и окна, освежая тягостную атмосферу, уборка была для нее символическим знаком некоего внутреннего очищения. И все же, даже когда дом опустел, даже когда ремонт близился к концу, что-то тревожное продолжало носиться в воздухе. С этим домом что-то было неладно: каким-то странным образом тень, появившаяся перед закрытыми глазами Вайолет, когда она сидела в саду, будто вошла внутрь дома и с каждым днем заявляла о себе все чаще.

Вайолет знала, насколько фантастичны ее представления, но тень не отступала, и она не могла заставить себя рассказать об этом Хью. Тень появлялась в комнатах и коридорах; Вайолет не видела ее, но чувствовала ее