– А Сережа, он что делал? - спросила Маша.

– Он не делал ничего, - зло сказал Абросимов. - В этом-то и была его фишка. Он никогда ничего не делал. Они были чудесная пара с Иваном: Иван почти не говорит, но все время что-то предпринимает. У Ивана же очень богатая биография, ты знаешь, может быть. А Волк, напротив, говорил все время какую-то ерунду, но все с ним случалось само собой - и со Светой, и с деньгами, со всем. Я не удивлюсь, если даже умер он как-то сам по себе, а пистолет растворился в воздухе.

– Так все-таки не бывает, - сказала Маша.

– А жалко, - сказал Абросимов, - потому что ведь кто-то его убил. И любой решит, что это Таня, а не хочется в это верить, потому что хорошая же девка, хоть и глупая.

– Зачем ей убивать? - спросила Маша.

– Ты ничего не понимаешь, - с напором сказал Абросимов. - Ты не поняла еще, что здесь происходило. Помню, как-то в пятницу, после корпоративного пива, мы завалились в "Cabana" танцевать и пили почти до утра. И часа в три ночи Таня, пьяная в дым, объясняла мне, что ей все время снится сон, как она убивает Свету. И она не может никому сказать, только мне, потому что знает, я в Свету влюблен и, значит, пойму. Ты знаешь, они были очень, очень близкие подруги, а сейчас даже не разговаривают, и все из-за него. Нехорошо, конечно, в день похорон, но там я просто не мог находиться, слушать, как они все говорят о том, какой Сережа был замечательный. Он был - Волк, опасный дикий зверь. Волк, выбирающий на скотном дворе, кого задрать первым. И потому я понимал Таню, ох, как хорошо понимал. Потому что на самом деле - на самом деле! - она хотела убить Сережу. Это был просто перенос. Ей снилась Света, но подразумевался - Сережа. Убить, чтобы освободиться наконец. Но желание это пряталось даже во сне, потому что она одновременно хотела его смерти - и хотела, чтобы он был жив.

– А ты, когда говоришь, что хотел смерти Сереже, хочешь убить Свету? - спросила Маша.

– Наверное. Я-то откуда знаю, это же подсознание. - Вадим вздохнул, а потом, нагнувшись к ней, прошептал: - А знаешь, я за последние дни пару раз думал, что я тогда сошел с ума. Той ночью. Пришел и убил его. Хотя зачем мне было его убивать? Я так ждал твоего приезда, ты не поверишь. Думал: вот приедет его невеста, поженятся, все закончится, Света о нем забудет, все снова будет хорошо. Но теперь - никаких шансов. Мертвых не забывают.

Через несколько лет будет казаться, что все случилось мгновенно: очереди у банкоматов, пустые, как в последние советские годы, магазины, неудержимо растущий курс доллара, паника и перманентная истерика. На самом деле все происходило постепенно, но в памяти людей кризис остался неожиданным стихийным бедствием: только что все было так хорошо, и вдруг - бабах!

Поначалу будущие обманутые вкладчики, узнав про обвал рынка гособязательств, решили, что это всего лишь возвращение к инфляции середины десятилетия. Даже люди, всерьез занимавшиеся бизнесом, надеялись, что правительство как-то вырулит, возьмет еще кредитов, договорится о реструктуризации. В субботу Россия обратилась к странам "Большой Семерки" за дополнительной помощью - безрезультатно. Кириенко встречался с Чубайсом, Задорновым и Дубининым, а в воскресенье Ельцин предоставил премьеру полную свободу действий - и в понедельник был объявлен дефолт. Это означало, что Россия больше не платит по внешним долгам - а также, что банки, держащие свои активы в ГКО, оказываются в пролете, как и те, кто доверил им свои деньги. Но в "черный понедельник" 17 августа многие еще надеялись: люди хотели верить, что это просто локальный кризис, вроде "черного вторника".

Тем не менее, работа в "Нашем доме" фактически прекратилась, все обсуждали дефолт, что будет дальше и дорастет ли доллар до десяти рублей. Гена с Лизой заперлись в кабинете и совещались, названивая в банк и стараясь просчитать дальнейшие ходы правительства и прогнозы на развитие рынка страхования. Было очевидно, что те, кто не успел, подобно "Нашему дому", вовремя скинуть ГКО, столкнутся с серьезными трудностями - и, значит, можно будет переманить их клиентов и развернуться всерьез. Гена уже подумывал про массированную рекламную компанию, но сначала надо было понять, что вообще происходит в стране.

Аля, как всегда уверенная, что все само образуется, объясняла в курилке на лестнице Абросимову:

– Мне сказали, это просто эхо азиатского кризиса. Весь мир вступает в такую полосу, а раз весь мир, значит, нечего бояться, доллар сейчас подскочит, а потом пойдет обратно вниз, когда волна докатится до Америки.

– Кстати, об азиатском кризисе, - сказал Вадим, - я от него пострадал первым. Я же сдаю свою однокомнатную в Строгино. И у меня ее год назад снял кореец, платил, между прочим, 500 баксов в месяц, собирался жить несколько лет, учиться в институте, все дела. А на Новый год слетал домой, потом приходит ко мне грустный, говорит: "Отец сказал, надо экономить, кризис, деньги кончились, простите, Вадим, я съезжаю". Ну, а кто еще снимет за 500? Пришлось за 300 уступить. Так что вот, я был первой жертвой кризиса. Но вот выжил, сама видишь.

– Честно говоря, - сказала Аля, - я не волнуюсь. Мы - грамотные профессионалы, мы себе всегда денег заработаем.

Известие о дефолте внезапно успокоило Дениса: вот, значит, про что были его предчувствия. Он вспомнил старые времена, когда с друзьями, рисковыми и молодыми, готов был расшифровывать знаки, подброшенные им жизнью, невпопад угадывая, что сообщает им Великое Бытие об их малом бытии. Тогда бы он сказал, что неожиданная смерть Сережи Волкова - только знак приближающегося кризиса, знак возвращения к началу девяностых, когда доллар рос как на дрожжах, а он, Денис, жил совсем иначе. Сережа при таком раскладе оказывался вестником, который появился в жизни Дениса, обозначив начало новой полосы, - и исчез, едва полоса закончилась. Пусть душа его упокоится там, где сейчас пребывает, думал Денис, может, он в самом деле умер в положенный срок: время закончилось, карма отработана. В голове Дениса который день отпущением грехов звучал голос Псоя: вот рядом как когда-то / родных усталый взгляд / они теперь сном праведников спят / они, конечно, святы / а ты, конечно, брат / пред ними ни фига не виноват. Денис ни в чем не был виноват перед Сережей Волковым, разве что не любил его при жизни, а теперь, после смерти, свел до функции, до почетного звания вестника, знаменующего своей гибелью конец эпохи.

Впрочем, как раз в уходящей эпохе не было места мистическим догадкам и внезапным озарениям и потому, настроившись на практический лад, Денис стал прикидывать, от чего придется отказаться, если Гена уменьшит зарплату. Тем временем Дядя Федор объяснял, что сейчас люди кинутся реализовывать рубли, надо готовиться к наплыву клиентов, но цены поднять, держа курс доллара чуть выше объявленного ЦБ: это всегда страховало в случае инфляции, а на проблемы с финансовыми органами надо пока забить, с этим потом разберемся.

Тут прибежала Наташа и сказала, что народ штурмует продуктовые магазины, а ценники заменяют прямо на глазах. Таня рванула в ближайший супермаркет и оттуда позвонила в офис, попросив кого-нибудь заехать на машине, потому что не рассчитала и не донесет все, что купила. Ее машину взял Паша - отправился в банк в надежде выцарапать лежащие на счету тридцать пять тысяч.