— Пожалуй, — ответила Мария, чувствуя, что еще посидела бы в тишине у моря.

Арне Фольхаммар стоял у кухонного окна и смотрел вниз на людей, толпящихся у ресторана «Готландский погребок». В пестрой толпе он искал ее зеленое платье, ее светлые волосы. Дверь подъезда открылась и закрылась — но никакого звука шагов наверх не последовало. Своим натренированным ухом он всегда мог определить, кто из соседей пришел домой. Он знал, что Петерсон шаркает и тяжело дышит, госпожа Линдстедт стучит каблучками, а Андерсон идет почти неслышно. Последний всегда свистит, когда вставляет ключ в замок. Наверно, дает знать злым духам, чтобы успели скрыться до его появления, так же как люди громко топают, идя по траве, чтобы распугать змей.

Арне выключил лампу на кухне, чтобы лучше видеть, что делается в темноте на улице. Что-то произошло около руин церкви Святой Екатерины. Там кричала женщина, а двое мужчин, видимо, дрались. Их окружили празднично одетые люди. Арне почувствовал тревогу. Он ощутил себя брошенным, как в детстве, когда Мона и Ансельм ушли на похороны и оставили его одного и он несколько часов просидел у окна как приклеенный, ожидая их.

У каждого времени свои обычаи. Тогда считалось, что детям нечего делать на похоронах. Если бы они знали, какие фантазии его одолеют, о мертвеце и его проклятии, которое поразит мать и деда, то, может, взяли бы мальчика с собой. Он и сейчас видел то, что ему тогда примерещилось: полуразложившийся труп с мясом, свисающим с костей, с глазницами, налитыми кровью, пытающийся разорвать мать и деда своими костлявыми пальцами. Мертвый был уже не человеком, и сила у него была нечеловеческая. Он потом их обоих закопает, а могильный холм сровняет с землей, чтобы никто не нашел. А сам растворится в воздухе, развеется ветром. И Арне останется на свете совсем один, страшно подумать. Правда, была в этом и капелька торжества — никто ему больше не нужен. Но если не отходить от окна, даже в туалет, если сидеть совершенно неподвижно, то с ними ничего не случится. А стоит хотя бы шевельнуться, и смерть выиграет.

Вот и сейчас, как в детстве, он стоял неподвижно, глядя в одну точку, и ждал Биргитту, неосознанно подчиняясь той же магии.

Он вспомнил другой случай из детства, когда он ждал отчима и мать, ушедших к соседу смотреть телевизор. Тогда телевидение только что появилось. Арне не взяли с собой в наказание за то, что он говорил плохие слова, хотя он не придумал их, просто повторял за Вильхельмом. Оставшись один, он решил обойти весь дом, просто из любопытства. Были места, куда ему ходить не разрешалось. Не разрешалось также заглядывать в ящик тумбочки у кровати Вильхельма. Там он однажды нашел пакетик с надувными розовыми шариками, за что получил звонкую пощечину.

Но самой запретной комнатой был кабинет, туда Вильхельм даже Мону не впускал. Дверь туда всегда запиралась. Снаружи было видно, что на окнах там нет цветов, только висит толстая темно-коричневая штора, которую не стирали и не меняли со времен ушедшего поколения, да стоит на подоконнике пара жестяных банок с крышками.

Родители оставили его одного, хотя знали, как ему страшно. Под кроватью ведь лежали мертвые черные собаки, а в вентиляционном желобе тихо-тихо ползали змеи, только он один и мог их слышать. Его, кстати, никогда не пускали в кровать к матери и Вильхельму, даже когда он писался от ночных страхов.

И вот в этот одинокий вечер он решился на неслыханное. Он дождался, пока стихнут шаги взрослых по гравийной дорожке. Потом подкрался к окну и убедился, что их уже нет во дворе. Прождал еще целую вечность, прежде чем дотронулся до ручки двери в запретную комнату. Дверь была не заперта. Он зажег свет и увидел, что это — самая обыкновенная комната. Обои в коричневую полоску, коричневый лохматый ковер и пыльная хрустальная люстра. Пахло там странно, он потом узнал, что так пахнет камфора и нафталин. Посреди комнаты стояли большой письменный стол и кожаное кресло. В одном углу стоял сейф, а в другом — сундук с латунными накладками. Всю стену занимал гигантский книжный шкаф. Такого количества папок и бумаг он раньше никогда не видел. Главным предметом в комнате казалась картина в золотой раме, изображающая короля Оскара II и его семью. Но это он узнает позднее. Шестилетний ребенок видел на картине Мону в голубой ночной рубашке и себя самого в матроске. Все остальные персонажи не имели значения, но в старике с белой бородой ему увиделся Вильхельм. Еще на стене за столом висел диплом в рамке, но что там было написано, он прочитать не мог. На столе стояла маленькая бронзовая пушечка. Под ней что-то лежало. Он не мог не поднять ее, хотел посмотреть, что там было. Пушечка оказалась увесистой. Он нацелил ее на картину, убил понарошку Вильхельма и всех остальных, спас маму и себя. Все убитые рассыпались в прах. И вот тогда он увидел ключ. Любопытные пальцы сами принялись совать его в замки всех ящиков стола. Средний ящик ему удалось открыть. Он с трудом потащил его на себя двумя руками. Было трудно. Он собрал все силы, дернул и упал с ящиком в руках на пол. Деньги! Там была куча денег. Они теперь богатые! Больше маме не придется просить денег на платье! Они сейчас смогут и телевизор купить! Он бы сидел теперь в темноте вместе с мамой и смотрел передачи. Перед ними бы стояли бутерброды, термосы с кофе и с какао для него. И мама бы его обнимала.

Арне подбросил деньги, и они дождем посыпались ему на голову, подбросил их опять и стал смотреть, как они падают, кружась. Они теперь богатые! Все обрадуются! Он был так этим поглощен, что не услышал шагов Вильхельма и не заметил его, пока железный кулак не обрушился ему на затылок. Вильхельм вернулся домой за музыкальным словарем, ему надо было доказать Хенрику и остальным, что Стен Бруман ошибается, хоть он музыкант и телеведущий. Что было потом, Арне помнил плохо, но запомнилось собственное изумление и ужас при виде разъяренного лица Вильхельма и боль. «Я убью тебя, если ты кому-нибудь проболтаешься о деньгах!» Арне в этом ни секунды не сомневался. У него и теперь, у взрослого, все мышцы напряглись словно для защиты, стоило ему это вспомнить.

Когда Вильхельм вечером уснул, Мона отвезла мальчика в больницу. Во сколько ей это обошлось, он так никогда и не узнал.

Арне взглянул на часы. Без десяти минут два, а Биргитта все еще не пришла. Окно, около которого он стоял, затуманилось. Беспокойство сменилось яростью. Если она решила бросить его, то так бы и сказала, не заставляя его теряться в догадках. Было нетрудно представить ее вместе с Улофом, он это и раньше делал. Не так уж и сложно соединить ее немногословные рассказы и собственные фантазии. Как она раздевается, дразня его: смотри, но не трогай. Арне подозревал, что она от этого ловила кайф. Играла с ним, доводила до предела, чтобы затем выказать полнейшую незаинтересованность. Это Вега из Клинта вбила ей в голову идею-фикс. Кто в наше время, черт возьми, хранит невинность до свадьбы? Когда он усомнился, что она невинна, она взяла его руку и дала убедиться, что ее плева цела. Разумеется, это был просто способ утвердить свою власть над ним. Если бы ему еще год назад сказали, что он женится, он бы сказал — это немыслимо. Да и аморально — обещать кому бы то ни было любовь до смерти. Но всякая мораль имеет свою цену. И он был готов платить, против своей воли пожертвовать своей моралью ради ее. Ноги затекли, он опустился на кухонный стул. А если она его обманывает? А если она сейчас спит с Улофом? «Возьми мою невинность, как подарок на прощание». Чем больше он думал об этом, тем больше ему представлялось, что он лишь пешка в игре под названием «Улоф и Биргитта». И эта мысль злила его все больше и больше. Может, они над ним сейчас смеются? Или еще хуже — она его жалеет? А может, жалуется на его неуклюжесть и прочие недостатки? А сама свадьба, не затеяна ли она, просто чтобы раззадорить Улофа?