Несколько раз Тим видел то страхолюдное чудовище, с которым ему пришлось пообщаться во второй день своего пребывания здесь. Но видел всякий раз издалека и при довольно непонятных обстоятельствах — когда пять-шесть слуг, изо всех сил надрываясь, волокли его по улице в направлении деревни. Увидев это действие первый раз, Тим подумал, что чудище подохло, и даже немного огорчился по этому поводу: несмотря на его жутковатый вид, Тим чувствовал к нему некоторую симпатию — как-никак они оба были не из этого мира. Но на следующий день по двору протащили еще одно чудище, а на следующий — еще одно. То ли их тут было несколько, и они дохли чуть ли не каждый день, то ли оно было одно, но вовсе не умирало. Мало ли чего — может, оно так спать ложилось? Увидев протаскиваемое по двору чудище в четвертый раз, Тим перестал обращать на него внимание.

Пару раз ему встречался Руша Хем, но на дергающегося при встречах Тима он не обращал ни малейшего внимания, словно даже не видел. Да и вообще, Хозяин выглядел весьма загруженным и занятым своими мыслями, чему Тим только радовался. У него была своя теория насчет того, почему его еще никто из учителей не прибил окончательно. Просто Руша Хем сказал всем, чтобы Тима не убивали, а потом взял и забыл про него. А что, у него небось других дел по горло, где тут о какой-то бездари с другой планеты помнить. Поэтому Тим и старался из комнаты выходить пореже, чтобы Хозяину на глаза лишний раз не попасться — а ну как заметит и вспомнит?

Когда количество ударов за несломанный брусок уже почти достигло сотни, Тим наконец нашел решение проблемы — на очередном занятии физкультурой (которое обычно сводилось к тому, что Сан Тамо старался его совсем не убить) он заметил, как один из учеников сломал меч. Ученику здорово за это влетело, но через пять минут он уже вовсю скакал, отбиваясь новым мечом от атак другого ученика. А вот маленький обломок сломанного меча упал в песок рядом с кроссовкой Тима, и он, повинуясь непонятному порыву, накрыл его ногой, а потом, когда никто не смотрел, осторожно подобрал и сунул в карман. Царапнуть же обломком меча брусок девственного железа он попытался без никакой задней мысли — просто машинально. Обломок оставил на поверхности бруска неожиданно глубокую царапину, но Тим поначалу этому не обрадовался, даже, наоборот, испугался, что куратор добавит еще ударов за поцарапанное учебное пособие. Но, немного подумав, вдохновился — куратор-то ничего такого ему не запрещал. Он просто сказал ему сломать этот брусок руками, но он же не говорил — каким образом. А так, выходит, он его руками и ломает. А вовсе не каким-нибудь механизмом. И вообще, он же не собирается его насквозь проковырять этим обломком — как только его можно будет сломать, он тут же это и сделает. И получится, что он его руками и сломал!

Тим перевел дух, успокоился и принялся рассматривать идею с разных сторон. Ну что ему сделает Ашер Камо в худшем случае? Это, конечно, похоже на обман, но не обман же — это как раз тот самый разрешенный случай. А куратор говорил, что убивать его за такое не будут — накажут, и все. Это в худшем случае. А в лучшем случае он вообще избавится и от этого бруска, и от ежедневных экзекуций. Помнится, Ашер Камо сказал ему тогда, чтобы он пользовался разумом, а не мышцами. Может, куратор именно что-то подобное и имел в виду? Смекалка к мышцам не относится. И Тим принялся ковырять обломком меча ненавистный брусок. За первый вечер доковырять до нужной глубины у него не получилось, но Тим чувствовал, что осталось немного — вечер, максимум два, а там уже, наверное, и сломать получится.

Тут случилось еще одно событие, которое немного встряхнуло устоявшийся ритм жизни Тима. Он уже давно перестал проявлять какое-либо усердие на уроках, ограничиваясь его имитацией, и преуспел в этом довольно-таки неплохо — телесных наказаний, по крайней мере, удавалось избегать. Он чувствовал, что делает большую ошибку, даже не пытаясь воспринимать то, что говорили учителя, но ничего не мог с собой поделать. «Все равно толку никакого», — говорил он себе и отключался от происходящего в классе. Просто уже сил никаких не было смотреть на то, как другие ученики отвечают на вопросы, создают из ничего предметы, проламывают взглядом доски и творят прочие чудеса. Дух соревнования был совершенно неизвестен этим диким людям. Зато он был хорошо известен Тиму, что совершенно не способствовало улучшению его настроения. И Тим старался не обращать внимания на происходящее вокруг, потому что иначе ему становилось трудно сдерживать все нарастающую ненависть к окружающим.

На очередном уроке по «Внушению» Тим сидел за спиной Шанака, очередного подающего большие надежды ученика. Все-то у этого Шанака получалось, чтоб он треснул. Тим с ненавистью уставился в бритый затылок. Чтоб ты треснул. Вот сейчас по его затылку побежит трещина, потом она начнет ветвиться, начнут отваливаться мелкие крошки. Потом его череп разлетится с сухим треском, как раскаленный камень, на который плеснули ледяной водой.

Едва слышные шаги сзади быстро вернули Тима к действительности — учителя, возможно, и не умели читать мысли, но то, что ученик халявит, это они просекали моментально. Бывало больно. Тим уткнулся носом в лист бумаги, не стилом — всем своим существом вырисовывая очередную фигуру — а здесь вот такая за-го-гу-у-лина. Сай Ашан постоял рядом, явственно излучая недовольство, но прошел дальше.

Глубоко-глубоко внутри Тим облегченно вздохнул, но внешне этого не заметил бы самый искушенный физиономист — плавали, знаем. Кинул взгляд на Шанака. Разумеется, его синеватый затылок был цел-целехонек. И уж совершенно разумеется, широколицый даун в соседней комнате рисует не ту фигуру, что лежит у Тима перед носом. Неожиданно на него накатила жуткая ненависть на этого гребаного Хозяина, на эту гребаную школу, на этих… на всех этих долбанутых придурков, занимающихся всякими уродскими делами и заставляющих Тима делать то, что он не может и никогда (мать вашу так, вы слышите — НИ-КОГ-ДА!) не сможет сделать. Ненависть была столь сильна, что Тим явственно ощущал, как она распространяется в стороны, как волны от брошенного в воду камня. Наверняка Сай Ашан это махом отследит — вон даже Шанак слегка вздрогнул, явно что-то почувствовал. Здравый смысл вопил во всю глотку, чтобы Тим немедленно перестал, но Тим только стиснул зубы так, что начала крошиться эмаль — «Идите на…!».

Что-то щелкнуло внутри Тима, и голос здравого смысла пропал, как выключенный. Он поднял голову резким движением, уже за одно только это движение его должны были лишить воды на сутки, а столкнувшись с его взглядом, учитель наверняка повалит его на пол и станет топтать ногами, пока не превратит в кровавые ошметки.

Ну и пусть!

Но вид Сай Ашана, быстро приближающегося, почти бегущего (никогда еще такого не было!), моментально выбил из Тима всю его самоубийственную смелость и заменил ненависть таким же по силе ужасом. Тим немедленно уткнулся обратно в лист. За-го-гули-на. «Мама, нет! Я больше не буду! Никогда, клянусь, мамочка». (Но тоже — глубоко-глубоко.) А внешне — еще за-го-гули-на. Не слышать шагов, никто сюда не идет, незачем идти — примернейший ученик рисует загогулины. Не идет, нет.

Не идет? Тим, как бы задумавшись, поднял взгляд и забыл опустить его обратно: учитель двумя руками поддерживал сползающего с лавки Шанака, а тот что-то невнятно бормотал и качал головой. По проходу бежали двое неизвестно откуда взявшихся слуг.