версию опасности, что ждала меня за углом. Хотя какие в лесу углы? А вот палок для «глаз вытекать» хватает с лихвой! И не только их! Атта неустанно таскал мне пчел, кусты борщевика, волчью ягоду и даже один раз змею.

Это было чудовищное испытание моего терпения. Особенно змея. И когда мой заботливый монстр прибежал снова с очередной «опасностью» в лапах, я не выдержал.

– Атта, дружок, давай договоримся.

Монстр склонил голову набок и убрал за спину ветку акации с шипами больше моего мизинца.

– Ты будешь мне рассказывать только о магических, волшебных, странных угрозах и опасностях.

Я почти услышал, как зашевелились извилины монстра. Он изо всех сил пытался рассортировать мою просьбу по известным ему категориям. Похоже, процесс затянулся, но я терпеливо ждал, боясь спугнуть мысль. По крайней мере, пока он думал, я был в безопасности.

– Атта спасать Макса от опасного зла? – неуверенно переспросил монстр.

– Именно!

– Атта постарается!

Монстр выкинул ветку акации прямо мне под ноги и, довольный, потрусил дальше.

Я улыбнулся. И, переступив направленные в самые мои глаза шипы, продолжил путь. Мы углублялись в лес. Деревья становились гуще.

Свет уже не так ярко освещал все вокруг. Над головой щебетали птички. Пьяняще пахло свежестью. Я даже увидел несколько белок! Жаль, не успел сфотографировать. Зато «поймал» красноголового дятла.

Мы вышли на небольшую полянку. Будто вынырнули из сизых глубин леса на залитую солнцем зеленую гладь травы. Живой пушистый ковер доходил мне до колена. Атта шагал на задних лапах рядом, тихий и даже немного вялый, как после стирки. Я же сбивал хворостинкой шапки отцветших одуванчиков. Молчание было неуютное, но о чем говорить с монстром, который хоть и старается, но с трудом понимает больше, чем «есть» и «спать». Я, конечно, сгущаю краски, но, честно признаться, я не мог придумать, с чего начать разговор. Кроме того, в голову неожиданно залезла мысль об отце. На автомате я нашарил на груди камеру и, как обычно в минуты сомнений и уныния, вцепился в нее.

– Долго еще идти? – чтобы прогнать навалившуюся тоску, спросил я монстра, что ковылял впереди.

– Близззко, – как обычно, очень конкретно ответил Атта.

Ну, вот и поговорили. Интересно, Атта – это он или она? Вообще есть ли у монстров пол? А может, это и не монстры вовсе, а не открытый ранее вид, типа обезьян или лемуров. А может, и совсем новый: уникальная форма жизни. Относительно разумная. Возможно, инопланетная.

– А сколько тебе лет? – продолжил я допрос.

– Лет? – монстр резко остановился и развернулся. – Что такое лет? Еда? Если еда, то дай два лет.

– Нет, лет – это возраст. Вот мне одиннадцать, – округлил я. – Я живу одиннадцать лет. Одиннадцать раз была зима, и одиннадцать раз было лето. Мы знакомы с тобой три недели. В неделе семь дней. А один день – это один раз взошло солнце и один раз закатилось за горизонт. В году триста шестьдесят пять, а иногда триста шестьдесят шесть дней. Я живу уже почти четыре тысячи дней! А ты?

– А я? – Атта почесал затылок, – Атта не понимать.

Это лишь раззадорило меня. И я решил во что бы то ни стало выяснить возраст монстра. С полом, думаю, было бы сложнее и не так интересно. Даже немного нелепо.

Присев перед Аттой на корточки, я решил зайти с другой стороны:

– Ну, может, ты помнишь что-то из прошлого. То, что было давно. До того, как тебя постирали.

– Атта сбежал.

– А еще раньше? До того, как попал в подвал.

– Атта дружил с Макс. Но Макс бросил Атта. Сломал ключ на один и один. Ушел.

Монстр явно путался в хронологии, но я не сдавался.

– А как выглядел ключ? – спросил я.

– Как ключ! Два ключ.

– Вот так? – я очистил землю от травы и веточек, а после прочертил палкой силуэт ключа.

Атта заворчал, оттянул уши лапами, погладил пузо, поднял лапу, другую. Монстр наклонился, внимательно изучил мое изображение и когтем процарапал бороздку рядом. Посмотрел, явно остался доволен и, высунув от напряжения язык, с одного края изобразил кривую петлю-улитку:

– Так!

– Хорошо, – кивнул я. – С этим разобрались.

То, что нарисовал Атта, я уже видел. Это была точно такая же петля, как во сне на шее отца и как я нашел в тайной комнате деда. Ключ лежал у меня в кармане! Но я молчал об этом. Если монстр вел меня к тайному месту – я не буду мешать. Может, этих ключей целая связка. Атта же говорил про два. Хотя у этого монстра всего должно быть по два, а лучше «много» и «еда».

– А что было еще раньше? – продолжил я расспросы. – До того, как ключ сломался.

– Атта жил в лесу.

– Один?

– Много.

– С кем был Атта?

– Атта был с семья. Вместе.

Монстр закрыл глаза и заткнул уши лапами. Я показал ему этот трюк, что помогал мне сосредоточиться и вспомнить моменты из прошлого.

– Глубоко под земля. Семья. Дверь. Атта открыть. Люди бросить копать. Мы шли на свет. Много камни падать.

– Подвал? Вы жили в подвале? – я совершенно не понимал, о чем он говорит.

Атта подскочил и замахал лапами:

– Нет! Много камни! Гора! Дышать тяжело, – монстр притих и зажмурился, зажал уши лапами и стал бессвязно бормотать. – Нет двери. Нет дома. Бах! Бах! Много двери. Много дом. Не тот. Не Атта. Один. Холодно…

– Ты говоришь про шахту? Разве она тут есть?

Но Атта меня не слышал, он все стоял с закрытыми глазами и ушами, продолжая бормотать.

– Мы жить в лесу. Садить дерево, прятать ключ, жить рядом. Всегда.

Я осторожно убрал лапы монстра с его ушей, и Атта открыл глаза.

– Какое дерево? – спросил я.

– То дерево! – Атта подпрыгнул и зеленовато-фиолетовой стрелой побежал по траве к противоположному краю леса.

Я со всех ног кинулся следом. Нырнул под малахитовый полог, и несся за лохматым приятелем, стараясь не свернуть себе шею, запнувшись о корни и коряги, или не нанизать глаза на торчащие то тут, то там ветки. Не знаю, сколько мы бежали, но было чувство, что легкие прожгут мне грудь. Наконец-то Атта остановился и, добежав до него, я повалился на землю.

– То дерево!

Хватая ртом воздух, я посмотрел туда, куда показывал Атта. Изумрудная трава волной обволакивала невысокий холм, а перед ним, раскинув крону, подпирал небо огромный дуб.

– Да вы издеваетесь! – выдохнул я, не веря глазам.

Будь я проклят! Это был тот самый дуб с кладбища! Вот только у него была густая крона.