— Я сделаю, как вы сказали, мадам.

Принцесса вгляделась в лицо Пен и спросила:

— А ты… ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, мадам. — Пен старалась не смотреть на нее. — Просто устала немного. Как и вы, я плохо сплю в этом дворце.

Принцесса кивнула, удовлетворенная ответом, и подошла к аналою в ногах кровати.

— Теперь оставь меня, Пен, я должна помолиться.

Она взяла молитвенник и опустилась на колени.

Пен тихо прикрыла дверь и вышла в первую от коридора комнату, где находились придворные дамы, готовящиеся к званому обеду и примеряющие всевозможные ленты, банты и головные повязки. В комнате было прохладно и не очень светло, но очень шумно.

— Как принцесса? — спросила одна из дам. — Ей что‑нибудь нужно?

— Она молится, — ответила Пен. — Даст знать, когда закончит.

Другая из дюжины дам, прислуживающих принцессе, пожаловалась, что у нее вскочил прыщ на носу и она не знает, что делать; третья поинтересовалась чем‑то насчет вышивки. Пен тоже принялась за вышивание, надеясь, что это занятие успокоит разыгравшиеся нервы.

Оуэн собирается прибыть сегодня на торжество, на веселый «пир дураков» в канун Крещения, как его называют по старинке. И она должна будет — ведь она обещала — рассказать ему об опасениях принцессы, о ее обманной болезни, еще о чем‑то… Конечно, он захочет подробностей, которых она не знает, и ей придется их узнавать, втягиваясь все больше в позорное соглядатайство.

Делая вышивку на чепце для ребенка, родившегося недавно у одной из подруг Пиппы, она уколола палец иглой. Показалась кровь, Пен сунула палец в рот… Какая счастливая эта молодая женщина! У нее ребенок. Живой, здоровый ребенок… Первенец…

Она продолжала работать иглой, стараясь ни о чем не думать… Нет, это невозможно! Тогда подумаем о том, что, в конце концов, французы куда менее опасны для принцессы, чем свои. Чем герцог Нортумберленд и его сподвижники. Возможно, Оуэн прав, когда говорит, что французское правительство может сослужить добрую службу для Марии. Особенно после смерти короля Эдуарда, которой, судя по всему, ждать недолго. Что бы ни рассказала Пен Оуэну, пока ее сведения не дойдут до ушей Нортумберленда, принцессе от этого хуже не будет. Вполне возможно, что и лучше.

Но что, если для французов станет выгодным раскрыть мысли и планы Марии перед Нортумберлендом?

От этой мысли у Пен вновь заболела голова… Что делать? Кому верить? Только своим родным, с которыми она хотела бы поговорить, посоветоваться, но не смеет. Она так же одинока сейчас, как была в часы родовых и послеродовых мук.

И значит, должна платить мзду Оуэну за услуги, которые ей необходимы, без которых не представляет дальнейшей жизни, и она вытерпит это унижение… Будет платить…

Ох Боже! Она испачкала кровью чепец!..

Пен позвонила в колокольчик и, когда служанка появилась, попросила, если удастся, отстирать пятно. Та взяла чепчик, с удивлением глядя на Пен: разве знатная придворная дама может, как какой‑то неразумный ребенок, уколоть палец во время шитья?..

Дверь из покоев принцессы открылась, Мария вышла к своим дамам. Как обычно после долгой молитвы, она выглядела спокойной, просветленной.

— Все в сборе?

Она нашла слова для каждой — о наряде, о здоровье, о том о сем. Эти женщины были ее тихой пристанью посреди бурного моря; ее пускай не слишком надежной, но все‑таки защитой, заслоном от порывов леденящего ветра, и она знала, как поддерживать их бодрый дух и преданность.

— Я вызову герольдов, мадам, — сказала Пен, подходя к двери в коридор и открывая ее.

Там уже стояли двое с трубами и вымпелами в руках. На вымпелах красовалась роза — фамильный знак Тюдоров. Герольды ожидали команды возвестить о скором появлении принцессы Марии в нижнем пиршественном зале.

Зазвучали трубы. Герольды двинулись впереди процессии. За ними — Мария и придворные дамы. У подножия лестницы герольды остановились и встали по бокам, пропустив вперед принцессу, которую встречали в дверях герцоги Нортумберленд, Суффолк и остальные члены Тайного совета.

Пен не могла не обратить внимание на то, с каким напряжением принимала принцесса их льстивые слова и масленые улыбки, пока шла к своему месту за высоким столом, рядом с пустующим королевским креслом, над высокой спинкой которого красовался алый балдахин, украшенный изображением золотого льва, символа Англии.

Место Пен, по табели о рангах, находилось недалеко от принцессы, но все‑таки за нижним столом — ведь она не была королевских кровей или же супругой человека с большим политическим весом.

Она оглядела присутствующих и с облегчением убедилась, что Робина среди них нет. Видимо, он прибудет позднее вместе с Пиппой. Как ужасно, подумала Пен, что ей почти не хочется… стало неловко видеть Робина, общаться с ним. Смотреть ему в глаза. И он, в свою очередь, не перестает сердиться на нее за то, что она продолжает общение с Оуэном д'Арси.

— Леди Брайанстон… — услышала она голос, который узнала бы из тысячи голосов. — Могу я присесть рядом с вами?

Она не удивилась, потому что догадывалась: он устроит так, чтобы оказаться за столом возле нее. Ее улыбка, которой она ответила на его приветствие, была холодна, как ледяной ветер за большими окнами залы.

— Садитесь, шевалье. Мы довольно давно не виделись.

— Слишком давно, — ответил он, усаживаясь на длинную скамейку рядом с ней. — Надеюсь, вы здоровы?

Боже, как трудно переносить этот мелодичный голос, этот взгляд, улыбку!.. Но она не позволит ему заметить ее смятение, нет…

Слегка улыбнувшись, она кивнула и перенесла все свое внимание на верхний стол, где герольды уже стояли по бокам от кресла короля. Значит, он все‑таки появится?

Оуэн тоже сделал над собой усилие, чтобы не обнаружить разочарования ее сухостью, хотя вполне понимал происхождение и причины этого и не мог не восхищаться выдержкой несчастной женщины. Понимал также и то, что их неотвратимо влечет друг к другу, и если это влечение и нельзя назвать любовью, то, во всяком случае, оно сродни ей.

Ожидание длилось. Разговоры то вспыхивали, то замирали. Гирлянды восковых свечей дрожали над столами, слуги держали наготове фляги с вином и медом. Дворецкие замерли у разделочных столиков с длинными ножами в руках.

Сигнала труб, оповещающего о появлении короля, все не было.

Пен снова взглянула на принцессу Марию. Та сидела бледная, но собранная — с одной стороны от нее было пустое кресло короля, с другой восседала герцогиня Суффол, ее двоюродная сестра, время от времени что‑то шепчущая ей на ухо, к чему та не прислушивалась, хотя согласно кивала.

За болтовней герцогиня не забывала улыбаться во все стороны, а также воспитывать свою рассеянную, запуганную дочь Джейн, сидящую рядом. Воспитание выражалось главным образом в щипках, которыми она награждала ее по любому поводу.