Он строго посмотрел мне в глаза и произнес:

— Сегодня вечером в шесть часов нас ждут в отделении милиции Текстильщиков. Мой приятель из ОМОНа договорился с оперативником. Поедем, оставишь заявление о нападении.

Вот это да. Не успела подумать, а меня уже по блату в милицию ведут.

— Хорошо, — покорно согласилась я.

— Когда за тобой заехать?

Я подробно объяснила, где будут проходить поминки, и увидела, как сквозь толпу к нам пробирается вездесущая Зайцева. Только что стояла с Матюшиными и кем-то из сестер Виктории, а уж тут как тут.

Заревана была Галина не меньше меня. Но некоторое подобие улыбки на опухших губах изобразить смогла.

— Здравствуйте, — щеки в багровых пятнах растянулись в приветливом оскале. — Познакомь нас, Серафима.

Делать нечего, пришлось знакомить.

Галина гундосо рассказывала о старой дружбе с Викторией, Лев молча слушал, я косилась на Музу Анатольевну. Пока толпа скрывала от нее Леву. Но в любой момент спины могли раздвинуться, и тогда перед свекровью возникнет картина нежной дружбы невестки с дворовым растлителем. Этого свекровь не перенесет однозначно.

— Извините, мне надо подойти к Музе Анатольевне, — пробормотала я и отправилась к диванчику со старушками.

— Дурно мне, Симочка, — призналась Муза.

— Я вижу, мама. Хотите, отвезу вас домой?

— А как же… — свекровь махнула платочком в сторону гроба.

— Я уже попрощалась с Викой, мама. Отвезу вас домой и успею на поминки.

— Хорошо, доченька…

Муза тяжело встала, я подхватила ее под руку и повела на выход из зала прощаний.

По дороге мне на глаза попалась Зайцева, беседующая с бывшим бандитом. Подруга стояла спиной к проходу и, объясняя что-то Леве, быстро писала на листке бумаги. Склонив голову набок, Лев внимательно слушал.

Такого укола ревности я не испытывала никогда. Меня словно прошило насквозь раскаленной иглой. Даже рука, придерживающая Музу Анатольевну, дернулась.

— Что такое, доченька?

— Все в порядке, мама.

Галина Зайцева в своем репертуаре. «Миша умный, добрый, чуткий, нежный…»

Дома нас ждал ошалевший от жары Людоед. Пес лежал у пустой миски для воды, вытянув язык, лапы и хвост. «Пора оставить экономию и купить кондиционер», — в сотый раз подумала я и напоила Музу Анатольевну каплями.

Свекровь безропотно легла в постель, и я помчалась на улицу к оплаченному таксомотору.

Поминки прошли, как проходят все поминки в России. Сначала скорбные речи, потом кто-то вспоминал проказы и шалости маленькой Вики. Глаза у поминающих теплели (скорее от выпитого, чем от воспоминаний), и маленькие истории звучали со всех сторон.

Я сидела между Матюшиной и Зайцевой.

Разговаривать не хотелось ни с той, ни с другой. Одна надоела еще на работе, другая, что подозрительно, о «бандите» не заикалась ни словом.

Так бы и треснула! Интересно, во всех женских компаниях так бывает?

Столь острую неприязнь я чувствовала впервые. Как укол ревности. Мой Миша никогда не доставлял мне подобных ощущений.

Зайцева и Матюшина переговаривались между собой, я сидела между ними, как пустое место, и в беседах демонстративно не участвовала. Степка Матюшин тоже не участвовал, наворачивал холодец за обе щеки.

— Ты обещала в пятницу поехать в Колотушино, — после горячего сказала Галка.

Я развернулась к подруге, собираясь сказать нечто едкое, но вспомнила о всех Текстильщиках, заинтересованных состоянием зубов мадам Зайцевой, и понуро кивнула.

— То-то же, — удовлетворенно шепнула Галка. — Кстати, могу обещать: в Колотушино тебя ждет сюрприз.

— Картошку, которую надо окучивать, сперли?

— Обрадовалась. И не надейся! Будешь окучивать от забора до заката! — И, положив в рот кусок огурца, чавкнула. — Гость у нас будет.

— Твой лазурный амант?

— Возможно, — в глазах подруги заплясал лазурный туман. — И не только он.

Предположение о «не только» обдало меня таким жаром, что я растерялась. Галка пригласила Леву? На листке бумаги она царапала адрес и план дороги к Колотушино?

— И не вздумай! — прошипела я. — Не поеду!

— Успокойся, — ухмыльнулась Зайцева, — я пошутила. Твой Лев не может приехать…

— Как это?

Сосед не может поехать на уик-энд с очаровательной, по его словам, женщиной? Невероятно. Обидно. Возмутительно.

— Он занят. Соревнования какие-то. Твой бандит еще и спортсмен?

Видимо, Лев не посчитал нужным объяснять Зайцевой, чьи именно соревнования он не может пропустить. Сказал, не могу, соревнования, и точка.

Этой неразберихой стоит воспользоваться для вразумления Зайцевой, озабоченной чужой неустроенностью.

— Галя, — твердо сказала я, — я не собираюсь встречаться с таким типом. Или я, или он.

«Миша умный, добрый, чуткий, нежный».

— Да сказано же тебе, он не может! — рявкнула Зайцева, и половина стола перестала жевать.

Матюшина вынула изо рта рыбью кость и поинтересовалась:

— Кто не может?

— Конь в пальто! — рявкнула Зайцева, и вторая половина стола перестала жевать.

Я отвернулась.

«Хоронили тещу, порвали два баяна».

Интересно, в других странах поминки так же проходят? Или наша манера обусловлена российским менталитетом?

На ступеньки крыльца кафе я вышла загодя. Последнее обещание, данное Виктории, подгоняло, и я ждала Леву, как жена моряка на причале.

Из распахнутых дверей кафе неслись голоса поминающих, несколько человек курили в тени акаций у крыльца. Два кота сидели между стеклянными дверями — звери принюхивались к запахам кухни.

Машина соседа подъехала, и я сбежала к ней, не изображая гранд-даму и не дожидаясь, пока мне распахнут дверцу и усадят на кожаные подушки.

Лев плавно взял с места, отъехал метров триста и остановился.

— Ты как? — спросил он и развернулся ко мне.

— Держусь. Мы не опоздаем в милицию?

— Нет. Я хотел кое о чем поговорить с тобой…

Лев мялся, никак не мог начать, и я подстегнула его вопросом:

— О чем?

— Ну… в общем… так. Я боюсь, что смерть твоей подруги произошла не случайно.

— Как это? — я удивилась и машинально потянулась к сумочке за сигаретами.

— Боюсь, ей помогли умереть. — Лев нажал на кнопку в панели, открыл пепельницу и разрешил: — Кури.