Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что он делает для мистера Питта?
Девочка угрюмо пожала плечами:
— Я мало чего знаю. Он про это не рассказывает.
Агнесс не сомневалась, что она лжет. Впрочем, как еще могла девочка ответить? Отец, пусть убийца и вор, единственный близкий ей человек.
— Кто-нибудь помогал твоему отцу? Кто-нибудь из мастерской мистера Бланшара?
— Откуда мне знать? Я просто следила снаружи и рассказывала ему, что видела.
— Кому рассказывала?
— Моему папе.
Элси, не мигая, явно враждебно смотрела на нее. Сообразив, что так она ничего не добьется, Агнесс сменила тактику:
— Когда ты начала следить?
— Он хотел, чтобы я сидела там почти всю ночь. Сказал, что ночь его больше всего интересует.
— А в ночь ограбления ты там сидела?
— Нет.
Агнесс не могла скрыть своего разочарования.
— Зачем вы спрашиваете? — резко спросила Элси. — Думаете, что я подсмотрела, как вы делаете что-то, чего нельзя?
— Твой отец не видел, как из дома уходила женщина? Молодая и красивая, в плаще и темно-синем платье, — настаивала Агнесс, не обращая внимания на слова девочки.
Элси быстро мигнула, но глаз не отвела.
— Нет, он ничего никогда не говорит, — рассердилась она. — Я же уже сказала.
Агнесс взглянула на несчастное лицо, рваную одежду, босые, грязные ноги. Смелость, с какой Элси подошла и отвечала на ее вопросы, лучше всяких слов говорила, что девочку действительно волнует судьба ее отца. Агнесс не сомневалась, что Гарри Дрейк был убийцей и вором, и горький опыт подсказывал ей, что дочери убийцы и вора нельзя доверять и что девочка далеко не невинная овечка. Но ее поразила преданность Элси своему отцу. Это было даже трогательно. В конце концов, независимо от того, кто прав, а кто виноват, Ной Праут мертв, чаша исчезла и Бланшары готовы платить за ее возвращение. Если Гарри Дрейка повесят за убийство, Элси останется сиротой, а Питт все равно поживится. Какая же тут справедливость?
— Так как, миссис? — не отставала Элси. — Вы ведь ничего не скажете?
— Нет, — устало произнесла Агнесс. — Не скажу.
Агнесс вскоре догнала Филиппа. Когда они подошли к дому, она, оставив его у двери, пошла в мастерскую. Теодор, которому не терпелось услышать новости, велел ей отчитаться сразу же после возвращения. Но Агнесс почти не думала о том, что ему скажет. Теперь, когда ее опасное задание было завершено, ее снова волновало только одно: что делать с Питером и миссис Кэтчпоул? Возможно, подумала Агнесс, раз она так хорошо справилась с заданием сегодня утром, Теодор позволит ей завтра заняться устройством Питера? Но, поразмыслив, решила, что лучше воспользоваться поисками Роуз как поводом, чтобы выбраться из дома. Если Теодор поверит, что в его интересах отпустить ее, он вряд ли ей откажет. «Какой же хитрой я становлюсь, — подумала Агнесс, когда этот план сложился в ее голове, — с какой легкостью пользуюсь всякими уловками».
Первым, кого она увидела в мастерской, был Томас Уильямс. Судя по его аккуратному костюму — синий сюртук, черный галстук, черные бриджи, — по волосам, стянутым в хвост, он занимался в этот день посетителями.
— Добрый день, миссис Мидоус, — сказал Уильямс, почтительно кланяясь. Затем добавил полушепотом: — Я очень рад вашему благополучному возвращению.
Похоже, он забыл, на какой резкой ноте закончился их вчерашний разговор. Агнесс отвлеклась от своих дум и нахмурилась: ей не понравилась нарочитая доверительность его шепота. Вот еще одно осложнение, которого следовало бы избежать.
— И вам добрый день, мистер Уильямс. Я пришла поговорить с мистером Бланшаром, — холодно сказала она.
Он снова поклонился, на этот раз более сдержанно:
— Я доложу мистеру Бланшару, что вы здесь.
Когда он повернулся, она неожиданно подумала, каким крепким он выглядит: широкие плечи под сюртуком с серебряными пуговицами, мускулистые ноги в белых чулках. Как сильно он отличался от элегантного и опасного мистера Питта. Вспомнив, как Питт поцеловал ей руку, она почувствовала, как в животе что-то сжалось, и постаралась выбросить это воспоминание из головы. Затем ей припомнилось странное замечание мистера Питта.
— Прежде чем вы доложите о моем появлении, мистер Уильямс, я хотела бы кое о чем вас спросить, — сказала она, обращаясь к нему значительно любезнее.
Он обернулся, удивленный такой неожиданной сменой тона:
— Пожалуйста. О чем именно?
Агнесс рассматривала ряд табакерок, стоящих на подоконнике. В ее душе царило смятение, Уильямс казался порядочным и добрым человеком, но таким же показался ей и муж при первой их встрече. Лучше всего, говорила она себе, делиться мыслями с другими как можно меньше, оставляя все при себе. Она взяла себя в руки и встретилась с ним взглядом.
— Ничего особо важного, — сказала Агнесс. — Вот только сегодня, когда я была у мистера Питта, он упомянул одну вещь, удивившую меня, — насчет клеймения и налогов. Это как раз имеет отношение к нашему вчерашнему разговору. Вы ничего не можете добавить по этому поводу?
Уильямс сдвинул брови:
— Как я уже говорил, налог платится в зависимости от веса. Из расчета шесть пенсов за унцию. Поскольку чаша для охлаждения вина весит тысячу двести унций, сумма налога довольно значительна — тридцать фунтов. Возможно, Питт любопытствовал, заплатил ли уже Теодор налог, чтобы посчитать, сколько потребовать за возвращение чаши. Налог еще больше увеличит потерю, если изделие не удастся вернуть.
— Кто делал эту чашу, вы или Рили? — неожиданно спросила Агнесс.
— В основном я, он помогал с первыми отливками.
— И вы возили ее на оценку?
— Нет. Обычно это делает Рили. Говорит, что ему нравится перемена обстановки. А у меня нет никакого желания дожидаться целый час, если этого можно избежать.
— Тогда, возможно, дела Роуз Фрэнсис с Рили имели отношение к уходу от налогов. Это могло бы объяснить ее визиты к нему и то, почему он так неохотно об этом говорит. И возможно, это объясняет, откуда у нее взялось золото.
— Какое золото?
— Одна из горничных вспомнила, что видела двадцать соверенов под матрасом у Роуз.
Она заметила, что ее слова ничуть не удивили его.
— Будет вам, — сказал он, качая головой и складывая руки на груди. — Уж очень это притянуто за уши. Чтобы кухонная прислуга была замешана в такие дела? Даже вы ничего не знали о клеймах, откуда было знать ей?
— Рили мог рассказать. Он мог уговорить ее приносить предметы из дому, чтобы брать с них клейма и переносить на наиболее ценные изделия. Тогда становится понятно, о чем они могли разговаривать. Иначе зачем она к нему ходила?
— Гмм… — сказал Томас Уильямс с беспокойством. — Наверное, такое возможно. Но должен признаться, я в это не верю. Бланшары продают мало изделий крупнее подноса. Чаша для охлаждения вина — исключение. К тому же, если они этим занимались, какую выгоду это им приносило? Все предметы, сделанные и проданные здесь, учитываются Теодором Бланшаром.