Плетнях. Так, барон заметно состарился: у него ввалились щеки, а взор становился порой каким-то диким; это поразило Рауля. Такое же лихорадочное беспокойство, вызванное неотвязными мыслями и угрызениями совести, он увидел и на изможденном лице Боманьяна.

Однако именно этот последний лучше всех владел собой. Если воспоминание о мертвой Жозине и преследовало его, то было похоже, что, судя собственные поступки, он лишь утверждался в своей правоте. Такие душевные терзания обычно не имеют внешних проявлений и нарушают спокойствие только ненадолго и только в минуты слабости.

«Эти минуты мне надо создать самому, если я хочу добиться успеха, – сказал себе Рауль. – Он или я – но один из нас дрогнет первым!»

Боманьян повторил свой вопрос:

– Что вы хотите? Имя мадемуазель Русслен позволило вам проникнуть в мой дом, но с какой целью?

Рауль смело ответил:

– С целью продолжить разговор, который вы начали с ней вчера вечером в театре «Варьете».

Это была лобовая атака. И Боманьян не уклонился от нее.

– По-моему, – заметил он, – этот разговор может возобновиться только с ней, и ждал я именно ее.

– Мадемуазель Русслен помешала прийти серьезная причина, – объяснил Рауль.

– И какова же эта серьезная причина?

– Ее пытались убить.

– Что?! Что вы такое говорите?! Пытались убить? Но почему?

– Чтобы забрать у нее семь драгоценных камней – так же, как вы и эти господа забрали у нее семь колец.

Годфруа и Оскар де Беннето заерзали в креслах. Боманьян, сохранивший спокойствие, с удивлением смотрел на этого, в сущности, мальчика, чье необъяснимое вмешательство выглядело таким вызывающим и высокомерным. Как бы то ни было, противник показался ему слабаком, и это чувствовалось в небрежном тоне его ответа:

– Вот уже второй раз, месье, вы вмешиваетесь в дела, вас не касающиеся, да к тому же столь неподобающим образом. Это может вынудить нас преподать вам урок, который вы заслуживаете. В прошлый раз, в Шато-де-Гёр, заманив моих друзей в ловушку, вы завладели предметом, принадлежавшим нам, что на обычном языке называется кражей. Сегодня ваша наглость еще более возмутительна, потому что вы явились сюда и осыпаете нас оскорблениями, хотя прекрасно знаете, что мы не похитили эти кольца, а получили их с согласия мадемуазель. Так вы можете объяснить мотивы вашего поведения?

– Вы тоже прекрасно знаете, – ответил Рауль, – что к моим поступкам совершенно не подходят слова «кража» и «наглость». Я попросту действовал как человек, который преследует ту же цель, что и вы.

– А, так вы преследуете ту же цель, что и мы… И какова же эта цель, если не секрет? – поинтересовался Боманьян с усмешкой.

– Найти десять тысяч драгоценных камней, спрятанных под межевым камнем.

Боманьян сразу почувствовал себя обезоруженным, о чем красноречиво свидетельствовали его замешательство и растерянное молчание. И тогда Рауль усилил напор:

– Ну а раз мы оба ищем сказочные сокровища старинных монастырей, наши пути иногда пересекаются, что неизбежно приводит к столкновениям. Вот в чем все дело.

Монастырские сокровища! Межевой камень! Десять тысяч драгоценных камней! Каждое из этих слов било Боманьяна как обухом. Выходит, надо было считаться и с этим соперником! Калиостро умерла, но в охоте за миллионами появился еще один конкурент!

Годфруа д’Этиг и Беннето обменивались яростными взглядами и переминались с ноги на ногу, демонстрируя готовность к бою. В отличие от них, Боманьян, делая над собой усилие, старался сохранять хладнокровие, чувствуя в нем настоятельную потребность.

– Это все мифы! – сказал он, стараясь говорить уверенно. – Бабские пересуды! Россказни! И на это вы тратите свое время?

– Я трачу его не больше, чем вы, – отозвался Рауль, который совсем не хотел, чтобы к Боманьяну вернулся его апломб, и потому не упускал любой возможности дополнительно ошеломить противника. – Не больше, чем вы, все действия которого направлены на поиски этого сокровища… не больше, чем тратил его кардинал, чьи свидетельства отнюдь не были бабскими пересудами. Не больше, чем десяток людей, чьим предводителем и вдохновителем вы являетесь.

– Господи боже мой! – воскликнул Боманьян с нарочитой иронией. – Как же вы хорошо осведомлены!

– Гораздо лучше, чем вы думаете.

– И от кого же вы получили эти сведения?

– От одной женщины…

– Женщины?

– …чье имя Жозефина Бальзамо, графиня Калиостро.

– Графиня Калиостро! – вскрикнул пораженный Боманьян. – Так вы ее знали?

План Рауля внезапно сработал. Достаточно ему было ввернуть в спор имя Калиостро, как противник пришел в смятение, и смятение это было настолько сильным, что Боманьян, позабыв об осторожности, заговорил о Калиостро так, словно ее уже не было в живых:

– Вы ее встречали? Где? Когда? Что она вам рассказала?

– Я познакомился с ней в начале зимы, как и вы, месье, – ответил Рауль, форсируя наступление. – И всю эту зиму, вплоть до того дня, когда я имел счастье встретиться с дочерью барона д’Этига, мы виделись почти ежедневно.

– Вы лжете, – заявил Боманьян. – Она не могла видеться с вами ежедневно. В этом случае она обязательно упомянула бы вас в разговоре со мной! Мы были достаточно близкими друзьями, и она не утаила бы от меня факт вашего знакомства.

– И тем не менее она его утаила.

– Какая гнусность! Вы хотите нас уверить, что между нею и вами якобы была близкая связь? Это ложь, месье. Жозефину Бальзамо можно было упрекнуть во многом: в кокетстве, коварстве, но только не в склонности к разврату.

– Любовь – это не разврат, – спокойно парировал Рауль.

– О чем вы говорите? О любви? Жозефина Бальзамо вас любила?

– Да, месье.

Боманьян был вне себя и яростно потрясал кулаком перед лицом Рауля. Теперь уже друзьям пришлось его успокаивать, но он все равно дрожал от бешенства, а по его лбу катились капли пота.

«Он у меня в руках, – радостно подумал Рауль. – В том, что касается преступления и раскаяния, он непоколебим. Но его все еще пожирает любовь, и я буду дергать его за ниточки, как мне заблагорассудится».

Прошла минута-другая. Боманьян вытер лицо платком, выпил залпом стакан воды и, поняв, что враг, несмотря на юный возраст, не из тех, от кого можно избавиться одним махом, продолжил:

– Мы отвлеклись, месье. Ваши личные чувства к графине Калиостро не имеют ничего общего с тем, что волнует нас сегодня. Поэтому я возвращаюсь к своему первому вопросу: что привело вас сюда?

– О, все очень просто, и я могу обойтись коротким объяснением. Касательно средневековых церковных богатств – которые лично вы хотите передать в казну ордена иезуитов – нам известно следующее: пожертвования, собираемые со всех провинций, отправлялись в семь главных аббатств Ко и там поступали к тем, кого можно назвать уполномоченными распорядителями; их было