Да, гениев без смещения и отклонений она не видела. Она вообще не видела гениев. А то, что Илью так называют, всего лишь стремление и у себя иметь такую игрушку. А почему бы и нет?

Виктор хорошо знал Илью. Его привели к нему, когда у Ильи начались галлюцинации. Он не мог спать, учиться, работать. Инвалид.

А Виктор поднял его, вернул здоровье буквально через неделю. Но предупредил отца, чтобы он как можно меньше общался с сыном.

Он рассказывал Розе о своем методе вселения в человека и руководства его поведением.

— Самое страшная болезнь профессиональных гениев, — рассказывал Виктор. — когда они сохраняют высокий интеллект, а ключ к управлению им теряют. Человека распирает от знаний, желаний воплощать свои мысли, а делать он не может ничего.

Это катастрофа, кессонная психиатрия — так назвал это состояние Виктор.

Потому Роза и уцепилась за вдруг вспыхнувшую любовь Ильи. Он должен был разгрузить свой интеллект и освежить восприятие. Отец Ильи был человеком грубым, малообразованным, но хитрым и настойчивым. Он понимал, что на таланте сына можно разжиться и жить до конца дней своих безбедной и интересной жизнью.

Виктор пытался отлучить сына от отца, чтобы творческий процесс протекал нормально. Но отец, на некоторое время отошедший от своего талантливого отпрыска, снова стал ему докучать. По всей видимости, ему самому в этой жизни делать было особенно нечего, вот и вцепился в сына.

И то, что заметила Клава, а еще раньше и Роза, и было проявлением старой болезни.

Вундеркинд — дословно «чудо — дитя». Но это чудо может превратиться в ад кромешный, если не будет достаточно профессионального ухода за ним.

А так организм начинает сам выстраивать психологическую защиту, которая отбирает огромное количество энергии и сводится к тому, что для притирки с людьми такой человек, как Илья, выпускает наружу своих двойников, которые бы, как щупальцами, ощупали прикасающееся живое существо и убедились в его безопасности для себя.

Только сейчас, в кафе, до Розы вдруг дошло, что другим человеком в Илье мог быть и… Виктор Кошерин. Он же сам говорил, что для спасения юного композитора, ему понадобилось войти в его душу и научиться управлять его душевным миром.

Роза глотнула холодный кофе. Куда исчез Виктор и зачем?

В последнее время он все реже с ней встречался, говорил, что если отец узнает о его связи, он убьет и Розу, и его.

Да, он боялся отца, видно, за тем в прошлом было что — то такое, чего не знал никто, а знал только Виктор.

Во всяком случае, она прожила достаточно долго с Кошериным — старшим, и видела в нем лишь просто несчастного человека. Правда, бывали случаи, когда в нем пробуждалась темная энергия, и он становился страшным.

Однажды в Пуще — Водице они отдыхали на пятой линии, сняли домик. Пошли на берег, развели костер и стали жарить шашлыки. Естественно, выпили, и Кошерину захотелось тут же любви. Но как можно было ему это позволить, если на противоположном берегу резвился детский дом отдыха, а по озеру плавали лодки. Но вот дай и немедленно ему любовь.

Он тогда хорошо выпил, и она боялась, что острым ножом он может полоснуть ее, как до этого полосовал нежную баранину. Пришлось повиноваться, накрыться одеялом и залезть в кусты.

А когда Кошерин получил желанное, признался, что да, едва сдержался, чтобы не чиркнуть ее ножиком.

Так и сказал — чиркнуть.

Роза набрала мобилку Ильи.

— Я слушаю, — раздался плоский надтреснутый голос. Роза подумала, что ошиблась.

— Это Илья?

— Это я, Роза Алексеевна. Вы меня не узнали?

— Трудно узнать, голос у тебя какой-то старческий.

— А я иногда играю в старость.

Что-то с голосом было не то. Роза подумала, не разыгрывает ли ее Илья.

— Чем ты занимаешься? — спросила Роза, вся уйдя в слух.

— Дописываю четвертую часть, никак не удается, может ты приедешь, Роза?

— Домой?

— Нет, я в школе, в нашем классе.

Это было странным. Илья никогда не работал в классе, а всегда только дома. У него был замечательный кабинет с небольшой сценой, на которой стоял рояль. Здесь Илья репетировал и с преподавателем по дирижированию. Но дома почти всегда был отец.

— А почему ты занимаешься не дома? — спросила она.

— Там отец.

— Хорошо, я сейчас приеду.

Такое не раз бывало в жизни Розы — она вдруг начинала смотреть на привычное, обыденное новыми глазами. После того, как Клава сказала, что Илья говорил разными голосами, что иногда был не похож на себя, и сама стала вслушиваться в голос Ильи.

И вот сейчас услышала совершенно чужие интонации — действительно, старческие. И пусть не врет (хотя Илья никогда не врал), что он играл в старика. Что — то тут не то.

Была суббота. Выходной. Обычно слышимая за квартал колоратурными спиралями, скрипичными пассажами, фортепьянными гаммами и пронзительными звуками трубы, школа стояла непривычно тихая. В коридорах пахло сырой штукатуркой и канифолью.

Сегодня в школу пускали не всех. Разрешалось только нескольким ученикам пользоваться классами. В их число входил и Илья Измайлов. Он сидел за роялем, старым — престарым «Стейнвэем», и заполнял нотный лист.

Эти листы Илья покупал у одного старого печатника, который сам их с помощью компьютера и изготавливал. Когда — то в Киеве была нотная фабрика, нотные магазины. Теперь магазины выбросили с центра города, а многие музыканты ездили за нотами в… Москву.

Илья уже давно был знаком с бывшим нотным писарем, который и на пенсии занимался своим старым ремеслом. Нотные листы от Жорика (мастера звали Жоржем Навони) стоили дорого, но были на хорошей бумаге.

Роза вошла в класс, а Илья так увлекся работой, что не заметил ее.

Она постояла некоторое время и, чтобы не напугать юношу, шаркнула ногой.

Но Илья продолжал работать.

Тогда она кашлянула. И только тут Илья повернул голову. Роза едва чувств не лишилась: на нее глянул совершенно взрослый знакомый человек. Правда, через мгновение все стало на свои места.

— Очень хорошо, Роза Алексеевна, что вы пришли. Я хотел бы вам сыграть один сюжет, мне он никак не удается. А лучше, если вы сами его посмотрите. Ноты я записал.

Роза быстро промелькнула глазами написанное. Илья обладал чудесным почерком. И если бы он не был композитором, то вполне мог бы зарабатывать неплохие деньги переписчиком нот.

Она села за рояль и медленно сыграла совершенно нелогичную гармонию. Казалось, что она создана была из острых колючих льдин, но в конце совершенно неожиданно, буквально в одну шестнадцатую, происходило разрешение.

— Но мне нужно всю музыку прослушать до этого момента, а так ничего понять не могу.