Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выбор рабов в загонах. Нам поможет то, что мы не будем слишком пристально приглядываться и обращать внимание на отвратительную жестокость и унизительный характер многих развертывающихся здесь сцен. Торговцы рабами считались в обществе социальными отбросами: большие доходы, которые можно было извлечь спекуляциями на человеческой плоти, притягивали в эту сферу многих отъявленных проходимцев. Именно здесь Клеандр наконец-то и нашел заветный загон. Несколько мальчишек-подростков с берегов Черного моря вот-вот должны были быть выставлены на продажу. Они даже не выглядели несчастными. Сказать по правде, их родители-варвары, скорее всего, сами продали их, как всегда делали это, и мальчишки теперь думали о своем будущем вхождении в римскую «фамилию» как о большом приключении.
Парни стояли рядком на каменном помосте, почти без всякой одежды, их ноги были выбелены мелом в знак того, что они выставлены для немедленной продажи. Клеандр и другие потенциальные покупатели тщательно осматривали их, словно продаваемый скот; щупали их мышцы, осматривали зубы, задавали им вопросы, чтобы удостовериться, могут ли те говорить по-гречески и хотя бы немного на латыни. Другого агента-покупателя постоянно сопровождал врач, отвечавший на вопросы прожженного торговца о здоровье продаваемого товара. Клеандр, в свою очередь, стал спрашивать у помощника продавца о каждом подростке: «Гарантируете ли вы его здоровье, в особенности, не бывает ли у него судорог? Склонен ли он к воровству? Пытался ли убежать? Был ли он подавлен и не пытался ли покончить самоубийством?»[102]
Один выглядевший нездоровым парень стоял на помосте с высокой войлочной шляпой на голове. Это означало, что он продается «как есть», без каких-либо гарантий. «Неисправимый вор», – пополз шепоток среди покупателей, а множество рубцов от плетей на спине парня подтверждали, что его много раз наказывали. Если бы не надетый на раба «колпак», то продавцу пришлось бы правдиво отвечать на массу вопросов. В случае если бы позже покупатель нашел раба непригодным к службе, то торговцу пришлось бы принять товар обратно, возвратив деньги. Таких ответственных продавцов, однако, было мало. Работорговля требовала от них проницательности, искусства торга, уклонения от прямого ответа – качества, необходимые в торговле лошадьми.
Продажа рабов. Наконец раздался звон колокола. Парень, на которого пал выбор Клеандра, поднялся на более высокий помост. Говорливый аукционер принялся расхваливать его, обращаясь к стоявшей перед ним небольшой группе людей: «У парня чистая кожа, он здоров с головы до ног, он хорошего происхождения и хорошо подготовлен для оказания различных услуг. Немного знает греческий язык, так что вы можете сделать из него неплохого секретаря, если пожелаете. Он также может развлекать вас пением во время обеда – певец он, конечно, не профессиональный, но его голос подсластит ваше вино. И все это совершенная правда. Я должен предупредить вас только еще об одном (и с примирительной миной на лице) – однажды он не сделал того, о чем ему сказали, и спрятался из-за боязни наказания. Вам придется долго ждать, пока еще удастся заключить такую удачную сделку. Что ж, он ваш всего за восемь тысяч сестерциев (320 долларов)»[103].
«Бери две тысячи», – невозмутимо бросил ему в ответ Клеандр, назвав обычную цену раба-мужчины без особых умений. За этим предложением последовали еще несколько других, покупатели переговаривались с аукционером. Все это кончилось тем, что Клеандру продали Креза (рабам часто давали различные вычурные восточные имена) за 4 тысячи сестерциев (160 долларов), что считалось весьма умеренной ценой, поскольку на совсем молодых рабов цены были не слишком велики. В ходе посещения рынка рабов вольноотпущенник также купил для своего патрона крепкого галла, который понадобился Кальву как опытный погонщик мулов на одной из его деревенских плантаций – подобный работник в полном расцвете сил вполне стоил тех 6 тысяч сестерциев, которые за него запросили.
Но на следующий день Грация заявила, что ей нужна опытная служанка, девушка не только искушенная во всех таинствах женских одеяний и украшений, но и красивая внешне, чтобы она могла появляться на людях в обществе своей госпожи. Подобных служанок приобретали за более высокую цену, так что за новой покупкой Кальв отправился вместе с Грацией. Пройдя на «Септа Юлия», они заглянули в несколько особых отсеков, куда не допускались обычные зеваки, но где для особо избранных покупателей демонстрировались отборные рабы.
Торговец, к которому они зашли, продавал смазливых рабов-мальчишек, которые могли выступать как похожие на изваяния разносчики винных чаш и стоили до 100 тыс. сестерциев (4 тыс. долларов) за одного. По такой же цене он предложил им опытнейшего врача, прекрасного частного преподавателя; двух очень опытных танцовщиц и отличного повара, оказавшегося здесь из-за банкротства его прежнего хозяина-консула. Девушки для работы на кухне продавались в обычных загонах по цене не выше 1 тыс. сестерциев (40 долларов), но Грации и ее мужу пришлось заплатить около 25 тыс. сестерциев (1 тыс. долларов) за невысокую красотку гречанку, которая оказалась умелой парикмахершей, а также могла читать вслух для своей госпожи с милым аттическим акцентом.
Размеры рабовладельческих хозяйств. Рабы-работники. Таким образом, familiae Кальва увеличилась на два человека. Римляне жаловались, что вследствие приостановки больших войн сокращались поставки на рынок дешевых рабов, пригодных для работ на сельских фермах. Крупные землевладельцы-латифундисты стали переориентироваться на наем лично свободных батраков или сдавать землю арендаторам. Однако похищение детей, продажа их варварами-родителями, а также продажа рабов, рожденных и выращенных на римских фермах или в поместьях[104], бесконечные небольшие племенные войны в Африке, Азии и вдоль Рейна обеспечивали достаточные поставки будущих домашних слуг.
Самые бедные плебеи, разумеется, обходились без рабов и слуг, да и множество мелких торговцев или мелких чиновников имели в полном подчинении двух-трех мастеров на все руки. Но невозможно было быть «кем-то» в Риме и при этом существовать без по меньшей мере десяти рабов. Положение на социальной лестнице и размер familiae шли бок о бок, иначе бы мы никогда не узнали о сенаторах и очень богатых всадниках, которые кичились тем, что у каждого из них только в городском доме имеется более двухсот рабов. Когда звучал вопрос: «А сколько у него рабов?»,