предпочитающих ломку и грубую силу развитию и сделкам… Дико необузданный взрыв, вынужденный упорством, ничего не пощадит… С капиталом, собранным ростовщиками, погибнет другой капитал, идущий от поколения в поколенье и от народа к народу» (Герцен. О социализме… С. 607–634).

Очень здравые размышления осенили основоположника отечественного социализма на краю могилы. В течение десятилетий сеял гроздья гнева и семена раздора, в «гроб сходя», спохватился — лишнего наговорил, как бы эти семена не проросли цветами зла и вандализма, кровавой вакханалии, оставив недобрую память в потомках по их сеятелю. Поздно прозрел Искандер. Ядовитые семена отравили не одно поколение незрелых умов, взойдя отравленными всходами терроризма и цареубийств.

Каковы основные пункты социалистической доктрины Герцена?

1) крестьянская община с общинной собственностью на землю;

2) возможность перехода от феодализма к социализму, минуя капитализм;

3) русский народ как мессия;

4) руководителем революционного движения является революционная интеллигенция;

5) третирование Запада как больного, умалишенного, отрицание буржуазной демократии с ее институтами — парламентом, конституцией и пр.;

6) страх пред буржуазным путем развития;

7) «диалектика отсталости» — как преимущество более отсталой экономической формации при переходе к более прогрессивной, минуя средние ряды. Этот «благотворный» метод познания в дальнейшем был развит Чернышевским, с восторгом встречен Ткачевым и воплощен в жизнь Лениным (Россия как слабое звено капитализма и ее отсталость как преимущество для перехода к социализму);

8) к концу жизни насильственному переходу от одного экономического уклада к другому Герцен предпочел эволюционный;

9) социологический субъективизм.

В. Г. Белинский

В 30-е годы ХIХ века угаром социализма был отравлен и великий отечественный критик Белинский. Поначалу он резко критиковал увлечение социалистическими идеями в России, оправдывая российскую действительность 30-х годов, следуя за гегелевским «все действительное разумно; все разумное действительно» (Баскаков В. Социологические воззрения В. Г. Белинского. Московский рабочий, 1948. С. 31). Но на рубеже 30–40-х годов в его мировоззрении происходит смена акцентов. Под впечатлением произвола над личностью в условиях крепостничества, низведения ее до ничтожества, сострадая ей, он ударяется в другую крайность, возвеличивая ее до «обожествления»: «…важна личность человека, надо дорожить ею выше всего» (Володин А. И. Гегель и русская социалистическая мысль ХIХ века. М.: Мысль, 1973. С. 42). От апологии «расейской» действительности как насильственной над личностью Белинский переходит к провозглашению идеи ее полного отрицания: «…к дьяволу все предания… да здравствует один разум и отрицание!» (указ. соч., с. 142). Белинский теперь с той же горячностью защищает и пропагандирует идеи социализма, с которыми связывает светлое будущее человечества. Белинский начинает буквально жить наступлением «нового тысячелетия царства Божия на земле» (Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. М., 1953–1959. Т. 7. С. 195). Но он не уповает на автоматический приход этого царства, история слишком медленно раскрывает свои потенции, она слишком обстоятельна, чтобы спешить и рожать социальных уродов без должных на то оснований. Поэтому ее надо подталкивать. В российской политической мысли впервые появляется идея ускорения общественного развития, приверженность к которой среди отечественных социалистов исторически нарастала, пока она не стала идеей фикс. Белинский (1841): «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысяч в сравнении с унижением и страданием миллионов» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 71).

Умозрительные сентенции о «страданиях миллионов» логически приводят Белинского, лицемерно убивавшегося ранее пролитой кровью хотя бы одного индивида («Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братьев по крови. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии: может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии» (Шестов Л. Добро в учении графа Толстого и Ф. Ницше. СПб.: Шиповник. Т. 2. С. 9)), к оправданию кровавого террора во имя… тех же умозрительных миллионов. Конкретная личность ни его, ни будущих адептов социалистической идеи не интересует. Ибо что может значить людская песчинка в грандиозных планах облагодетельствования всего человечества?! Так линия реального гуманизма подменяется линией гуманизма абстрактного, которым в течение десятилетий советские идеологи шельмовали защитников общечеловеческих ценностей. Но вернемся в век девятнадцатый.

Белинский (1842): «Тысячелетнее царство Божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 105). Жаль, не дожил поклонник робеспьеров и сен-жюстов до советских времен, а то ему, возможно, вновь бы пришлось пережить радость идеологического перевоплощения и засвидетельствовать, что «царство Божие» утверждается жирондистами, а робеспьерами — разрушается. В эти, 1840-е годы Белинский буквально бредит террором: «Теперь нам надо пройти сквозь террор, чтобы сделаться людьми в полном и благородном значении этого слова» (История русской экономической мысли. М.: Изд-во социал. — полит. лит-ры, 1958. Т. 1. Ч. 2. С. 278). Жаль, не пришлось Белинскому спросить у советских чекистов: облагородились ли они на своей мясницкой работе?!

Видимо, несправедливости окружающей жизни, материальные затруднения, личное нездоровье переполняют чувства «неистового Виссариона», и искоренение недостатков скверной действительности он мыслит только на путях террора, находя в нем единственное всеисцеляющее средство: «Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливой малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 52). Мимо такой кровожадности не мог пройти равнодушно славянофил И. Аксаков, заклеймив носителей ее «разбойниками прогресса» (Аксаков И. С. Сочинения. М., 1886. Т. II. С. 712). Думаю, не будет натяжкой, если отнесу Белинского к пионерам-теоретикам отечественного терроризма, литературный каннибализм которого вскоре пророс кровавыми всходами, каннибализмом далеко не литературным, собравшим урожай, истощивший Россию.

Реформатор, замысливший практически осчастливить человечество, уже в потенции является человеконенавистником, врагом всего человечества, ибо пытается навязать ему то, что последнему совсем и не нужно, к чему оно совсем и не готово. Люди в общем-то привыкли строить свою жизнь, свое счастье своими руками и получать от этого истинное моральное и физическое удовлетворение. И разве не абсурд, когда является Некто и говорит, что он один знает дорогу к Счастью, только необходимо ему довериться. Идея, претендующая на истину в последней инстанции, изначально дегуманистична. И человек, сознательно решивший избрать роль учителя человечества, не может не видеть во всех, кто не разделяет его взглядов на переустройство мира, врагов своих. А врагов необходимо уничтожать, если ты страстно жаждешь воплощения своей идеи в жизнь. И поэтому в силу диалектики спаситель человечества закономерно превращается в его тирана. Строить же мир всеобщего благоденствия возможно только при условии обладания реальной властью. И перед учителем человечества встает проблема: как этой властью