С целью преодоления продовольственных трудностей артель организовала Научно-исследовательский институт питания, который разместился в бывшем Воспитательном доме, построенном когда-то в Устьинском проезде с одобрения императрицы Екатерины II. Ранее при Воспитательном доме для опекаемых устроены были столярные, слесарные и другие мастерские, была учреждена ремесленная школа. Регулярные концертные вечера по пятницам и воскресеньям в театральном зале Воспитательного дома проходили с непременным участием хора питомцев.

Плоть нельзя сделать пригодной к употреблению путем воспитания, решили артельщики и пошли к цели биохимическим путем, собрав под крышей бывшего Воспитательного дома лучшие научные умы, не съеденные революцией. В клинике лечебного питания проводились исследования по восстановлению функций организма, нарушенных при алиментарных формах дистрофии; разрабатывались новые технологии по применению крови свежезабитого здорового рогатого скота, использованию сухой крови, сушеных рыбных продуктов, консервов из мяса, печени кашалота и прочих доступных деликатесов. Но ничего, годного к употреблению, из этого не получалось.

Неподалеку артельщиками был открыт ресторан «Труд Инвалида» и при нем казино: шмен-де-фер, баккара, коммерческие игры, буль. Новая элита несколько расширила ассортимент питания артельщиков. В этом смысле НЭП некоторым образом улучшил продовольственную ситуацию. Но с насильственным окончанием этого сладкого, но короткого отрезка отечественной истории ресторан был реквизирован под стройотдел горуправы.

Но московских нетрадиционных потребителей ожидала новая напасть, на сей раз – духовная: эта угодливая шестерка, этот подлипала – Ежов – вдруг загорелся переименовать Москву в Сталинград. Сколько нечеловеческих, сверхприродных сил положили московские на алтарь Отечества, возбуждая в сознании лукавого правителя проблески внутренних запретов и сомнений! Насилу отстояли.

С усугублением реквизиций алмаз потребовал серьезной охраны. По законам жанра его следовало положить на самое видное, но хорошо охраняемое место. Многие думают: сделал тайник, спрятал драгоценную вещь, и всё – она в надежном месте и в безопасности. На самом же деле сделать надежный тайник – это целое искусство, и обладают им только особы с неординарным мышлением. Причем надежность тайника порой определяется не глубиной его укрытия и крепостью запоров, а необычностью, непредсказуемостью его появления в различных предметах и конструкциях. При этом он может находиться в объектах, которые постоянно бывают на виду и поэтому не привлекают внимания. Кроме того, камень, по мнению нетрадиционных потребителей, нуждался в двойной охране: живой и мертвой. И артельщики обратились к смертным властям с предложением о возведении на Красной площади мавзолея для забальзамированного тела почившего вождя революции. Подкармливая и одновременно попивая архитектора, артельщики тайно выговорили себе в проекте тайник и поместили в него алмаз.

Не каждый вечный москвич нашел в те времена себе применение. Епифан был привлечен партией на передовой край визуальной пропаганды. Имевший светлые, солнечного блеска вихры и небесно-голубые глаза, а главное, очень довольный и при этом решительный вид, он как нельзя более подходил на роль строителя коммунизма. И воплощал его по мере сил. Мэтры соцреализма, не покладая кистей, трудились над созданием образа. Его рабочей одеждой на долгие годы стала синяя спецовка с аксессуарами в виде отбойного молотка, лопаты, булыжника, хотя в жизни ему доводилось работать только столовыми приборами и одежной щеткой. На полотнах же он трудился у доменной печи и у токарного станка, в поле и в цеху. Крепкой рукой вел куда-то в светлое будущее свой трактор, комбайн, паровоз. Скрещивал свой молот с чьим-то серпом из соседнего сектора отдела пропаганды. В общем, партия постановила сделать его образ каноническим и рекомендовать к использованию повсеместно. Каждый провинциальный отдел пропаганды имел вырезанный из «Огонька» портрет, и местные «иконописцы» множили канонический образ Епифана в гипсе и бронзе, в станковой и монументальной живописи. Самым выдающимся воплощенным образом Епифана была и остается по сей день скульптура «Рабочий и колхозница».

Сначала непуганый архитектор Иофан предложил идею античной статуи «Тираноборцы», изображающей Гармодия и Аристогитона, стоящих бок о бок с мечами в руках, но, как читатель, очевидно, понимает, в 1937 году никакой тирании не существовало, поэтому руководство сочло образ неактуальным. И даже архитектора не тронули, сочтя блаженным. Был объявлен конкурс, который выиграла Мухина. И высится теперь над Москвой Епифан, занесший над ней свой молот. Вознесенный столь высоко, он снискал уважение и доверие руководства и получил допуск к большим и малым секретам партии. На самом деле партийцы были отчаянно суеверны, поэтому, проснувшись однажды поутру и увидев стального нержавеющего Епифана, занесшего над столицей молот, поспешили приблизить его и замазать в общих партийных грехах.

В скучные времена последующего развитого тоталитаризма для стимулирования у населения патриотических чувств, призванных заглушить чувство голода, смертная власть затеяла новый космический проект звездных войн, поскольку полагала, что звездные войны все же существенно лучше гражданских. Особенно в смысле финансирования. Грандиозность замыслов и свершений извиняла любые расходы. В соответствии с «лунной программой» к Луне была запущена «Царь-пушка». По счастливой случайности она не выстрелила, как и ее сестра в Кремле. А может, и не по случайности, а как раз потому, что ракетостроители, в соответствии с отечественной любовью к перегибам, решили, что аналог должен быть полным.

Искушению имперской гигантоманией подверглись и вечные москвичи, приложившие свои ледяные руки к космической отрасли.

Погожим летним днем в бесхитростной «стекляшке» у метро на юго-западе Лангфельд с Епифаном нависали над остывающими пельменями.

– Есть тема, – негромко говорил Лангфельд, выписывая ловкими пальцами пируэты алюминиевой погнутой вилкой.

– Тебе чего – в комсомоле не сытно? – удивился Епифан.

– Сытно. Но скучно, – пояснил Исидор. – А тут – тема!

– Что за тема? На гоп-стоп не подпишусь – по мелочам не работаю.

– Обижаешь… Космический отряд! Слышал?

– А смысл? – пожал плечами Епифан.

– А без смысла!

– Да ты не в себе… Хочешь, чтобы из тебя почетное чучело сделали, как из Белки и Стрелки?

– Я же не предлагаю тебе лететь в космос! – закатил глаза Исидор.

– А что ты мне предлагаешь?

– Там такие аттракционы на тренажерах! Никакой Парк Горького не переплюнет. Покатаемся… кровь взболтаем.

– А что, комсомолки уже не справляются?

– Манерные комсомолки пошли. Без огонька. А в комсомоле без огонька, без задора нельзя. К тому же кофе в постель требуют. Я им что – официант?

– Ну и с каких звездюлей ты решил, что нас возьмут? – засомневался Епифан.

– А мы по комсомольской и партийной путевке пойдем. По постановлению ЦК.

Епифан чувствовал, что соратник темнит. Какие еще аттракционы? Смешно, право. Или его за дурака держит? Быть болваном в чужой игре бывшему лакею, а ныне правоверному партийцу не хотелось.