– Он не должен уйти, – сказал Папа. – Ты его чпокнешь и скажешь: «Привет из Амстердама!» То есть наоборот: сначала скажешь, а потом чпокнешь.

Тихомиров наконец посмотрел Папе в глаза. И хотя в этом взгляде не было ничего предостерегающего – бессмысленный взор рептилии, – Папе расхотелось давать наставления.

Как бы подытоживая «инструктаж», Папа щелкнул короткими пальцами и выступил из-под навеса. Рядом возник откормленный бодибилдинговыми пилюлями детина с тростинкой зонта в лапище.

Тихомиров молча свирепел. Внешне вел себя как обычно, лишь ещё молчаливей. О том, что командир взбешен, ведали только Запольский и Насибов. Они знали почему, и это их смешило. Не только это. Их смешил и возомнивший себя вершителем судеб толстогубый Папа-бизнесмен, и его бестолково бряцающая оружием братва. При другом раскладе ребятки «подмели» бы катерок в три секунды.

А ещё Запольский и Насибов веселились потому, что наконец предстояло реальное дело. Руки чесались, и топорщились плавники.

Андрюшу Тихомирова вывести из себя мало кому удавалось. Даже в светлой памяти республике Чад, когда между распираемой, как новенькая зажигалка, пороховыми газами пещерой и спасительной полоской озерной воды не имелось ничего, кроме десятка вражеских пулеметных гнезд и пяти сотен обреченных на бессмертие шагов по белому, как соль, червивому от воронок песку; когда камни вокруг шкворчали и плавились в огне; когда кучерявые «шоколады» лезли под пули, как ночные мотыльки на лампочку, свято убежденные, что патроны-то у засевших в пещере, красноглазых от порохового дыма чужаков вот-вот кончатся и тогда осажденных белых людей можно будет, например, сварить на медленном огне, – даже тогда Андрюша только меланхолично засылал в раскаленный, плевавшийся гильзами «калаш» новые рожки.

Вот и сейчас Тихомиров вовсе не заморачивался тем, что цель почему-то находится в Кремле, а не отсиживается где-нибудь на загородной даче, под охраной двух дюжин гоблинов.

Решив, что больше ему на палубе нечего делать, Папа потопал в каюту. Сомневаться, что все получится как надо, причин не было. Как не было причин объяснять наемникам, что они отправляются убирать не мифического бизнесмена-конкурента Сумарокова, а загадочную личность, чем-то не угодившую самому Хозяину. Чем меньше будут знать исполнители, тем позже состаришься.

Качок-холуй перехватил зонт в другую руку. Холуй вымок, как огурец в рассоле – до пупырышек, до мыльной скользкости, но это не важно, лишь бы на шефа не упало ни капли.

Едва Папа удалился, на палубу выскользнул парнишка лет пятнадцати, малек мальком, и испуганно завертел головой. Увидев готовящихся к заплыву, парнишка повеселел: успел.

Его умоляющий взгляд встретился со взглядом Андрея Тихомирова. Андрей поморщился. Но ему очень нужны были деньги. Ведь ради них, денег-то, он, боевой пловец, со своими ребятками и оказался на этом катерке. В батраки к бандюганам, короче, нанялся. Наступил на горло собственной чести. А что делать прикажете? Семью кормить надо, да и Светка, рыба-пила, тоже денег что ни день требует, а разводиться не хочет…

Оба, Андрей и пацаненок, без лишних объяснений, по-матросски широко ставя ноги на мокрую палубу, проследовали на ют. Здесь, скрытые от посторонних взоров, они остановились, и парнишка протянул боевому пловцу скатанную в трубочку стодолларовую бумажку.

Тихомиров угрюмо сдвинул брови, но деньги взял и сунул под резиновый рукав.

Приехал в Москву шабашить – не дергайся. Передвинул свисающую на резинке маску с груди на спину. Нащупал двумя пальцами под горлом замок «молнии» и нехотя, медленно потянул за ушко вниз. Пустое, что одежка под гидрокостюмом промокнет. Зато сто долларов – это всегда сто долларов.

Расстегнув гидрокостюм, Андрей принялся расстегивать на животе пуговицы рубашки. Капли дождя застучали по вытатуированному у сердца портрету анфас лохнесского чудовища. Капли дождя моментально намочили и сбили в клочья курчавые рыжеватые волосы, покрывающие грудь и живот. Стал отчетливо виден напрягшийся железный крест пресса. Мышцы и ещё раз мышцы – ничего лишнего.

Мальчишка проворно дернул из-за пазухи воздушный пистолет, приставил к животу Тихомирова и нажал на курок. Щелкнул выстрел, похожий на звук захлопнувшейся мышеловки. Расплющенная свинцовая пулька отлетела прочь.

Боевой пловец с отвращением взглянул на живот, оранжево-коричневый, как брюхо лялиуса, где рядом с двумя старыми быстро набирал сок новый синяк, и принялся молча застегиваться. Застегнувшись, Андрей затопал к своим.

– Возвращайтесь скорее, я у отца ещё стольник стырю, – не скрывая восхищения, посулил двигающийся следом парнишка-малек. Сын самого Папы.

Из кубрика просочился смех: там коротали время за пивом призванные Папой боевые горные егеря, десантники и боевые спелеологи. Очень уж Папа хотел угодить Хозяину, которого никто никогда не видел. А если и видел, то уже никому ничего не расскажет. Расстарался Папа. Впрочем, простой бойцов, оставшихся не у дел, будет оплачен по минимуму.

– Люди гибнут за металл, – оскалился Насибов, приветствуя командира нехитрой шуткой.

Его глаза холодно блеснули; в них не было ни веселья, ни зависти; одна бесконечная, безумная пустота.

Трое исполнителей смертного приговора псевдо-Сумарокову щелкнули пластилинового цвета резинками надеваемых масок. Вошли в воду без всплеска и вынырнули без шума. Помогли друг другу вскарабкаться на гранитный парапет. Сдвинули маски на затылок. Хватаясь за пучки травы, выбрались на асфальт. Насибов, поскользнувшись на вязкой глине, чуть не упал. И только рассмеялся.

– Слышь, командир, – окликнул Запольский. – Что ж они, гады, с экологией делают? Знали бы, что в сплошной мазут нырять придется, больше б запросили.

– Это ещё что, – откликнулся вместо Тихомирова Насибов. – Я нырнул поглубже, а там в тазиках с цементом два утопленника волосами шевелят. Это у самого Кремля-то! Представляю, сколько таких русалок в округе.

Насибов от души расхохотался. Он и убивал так – всегда с шутками-прибаутками, с сумасшедшей смешинкой в пустых глазах.

Дождь разогнал пешеходов, а из залитого водой автомобильного окна не поймешь, в прилипшей ли к телу мокрой одежде люди перебегают дорогу, или в черно-синих гидрокостюмах. Насибов засвистел детскую песенку из «Красной шапочки»: «Кушай, сыночек, пока твои зубы не превратились в клыки…»

Только хохотуну Никите позволял Андрей подобные шуточки. Все ж таки однополчанин.

Еще один затянутый скользкой травой склон. В траве мокрый придорожный мусор. Никита Насибов протянул Андрею руку, помогая лезть вверх. На тыльной стороне ладони была вытатуирована кистеперая рыба; на пальцах – буквы: «СКАТ»[9].

Тихий был человек Андрей Тихомиров. Слова не скажет. А причина самая банальная. Результат той истории, когда под Владиком во время обычного тренировочного заплыва на дальность его окружила стая дельфинов.