Например, подростковая тусовка тащится от очередного беззубого придурковатого рэпера. В группе формируется небольшой культ, который наделяет кумира разными мифологическими качествами. Но если хотя бы несколько подростков громко и уверенно начинают поливать рэпера помоями (а остальные ребята молчат), то конформоид первым поддержит этот нисходящий тренд. Этим объясняется стремительная ротация идолов дегенеративного искусства – они изначально работают на аудиторию, перенасыщенную конформоидами. Поправка: если речь идет о молодежных тусовках, то о психопатиях говорить еще рано и неуместно. Скорее всего, там мы имеем дело с конформоидной акцентуацией (то есть ярко выраженной чертой характера), что никак не умаляет убогости подобных тусовок.

Аналогичный механизм лежит в основе “эффекта политбюро”, когда старая гвардия подхалимов собственными руками готовит и устраивает верхушечный переворот. Колеблющиеся конформоиды, уставшие от революций и репрессий, спонтанно формируют большинство внутри большинства и “примыкают” к самим себе.

Эпилептоид охотно окружает себя конформоидной свитой, потому что заискивание перед статусом и богатством является социально одобряемым поведением. И не надо делать вид, что это не так. Здесь все очевидно и немного грустно.

Итак, эпилептоид заявляет о своих правах собственности на свиту. Поначалу свита соглашается и славит нового собственника на все лады. Конформоид, в отличие от истероида, не отделяет процесс (поклонение, лизоблюдство) от объекта (наставник, начальник). Эпилептоид – полноправный объект-собственник. Но недаром конформоид лежит в левой полуплоскости. Власть, сила и статус не добавляют эпилептоиду какой-либо особой объектной ценности. Он лишь один из множества объектов, просто в данный момент он активно напоминает о своем присутствии.

Стоит лишь эпилептоиду уехать в отпуск или отлучиться в туалет, как конформоиды отправляются на поиски нового авторитета. И опять уточним, что дело не в авторитете как таковом, а в том, что пресмыкательство и лизоблюдство являются социально одобряемыми стратегиями. Речь, конечно, идет о той социальной среде, которая пафосно называется “народом” – другая социальная среда, под названием “Нация”, подобными мерзостями не занимается[16].

Таким образом, конкуренция здесь разворачивается вокруг коммуникации с третьими лицами. Эпилептоид хочет быть первым и единственным лицом. Конформоиды дружную толпой бегают от первого лица ко второму, третьему…

Эпилептоиду приходится усиливать прямой контроль и чаще прибегать к иерархическому садизму, то есть ярче проявлять психопатические черты. Конформоиды ничего с собой поделать не могут и регулярно бегают лизоблюдничать на сторону. Единственное, что им остается: чуть-чуть более оперативно реагировать на возвращение эпилептоида, чуть-чуть быстрее мимикрировать – то есть ярче проявлять психопатические черты.

Публика и кумир – вот самое емкое описание этой парочки. Яркий истероид обязательно привлечет внимание одного-двух праздно шатающихся конформоидов. Остальные подтянутся по ходу пьесы и попадут в малую группу с уже сформированным мнением, с уже устоявшимся кумиром. Никакого настоящего (объектного) внимания к истероиду они проявлять не будут: им интересен не сам кумир, а лишь факт причастности к тусовке фанатов. Истероида это вполне устраивает.

Конформоид вызывает у параноида два чувства: ненависть и презрение. Он-то, параноид, старается: разоблачает заговоры, вскрывает тайные связи, видит врагов насквозь. Тупые конформоиды отказываются верить и идут на поводу у системы. Часто в это противостояние вклинивается эпилептоид, которому конформоиды прислуживают и который является приоритетной целью для параноидных атак.

Параноид вызывает у любого добропорядочного конформоида суеверный страх. Где это видано – обвинять лидеров в заговоре, бросать вызов обществу, собирать компромат на уважаемых эпилептоидов? Это же противоречит традиционным ценностям! Поэтому параноид является идеальным пугалом, козлом отпущения.

Параноид чувствует, что конформоиды по первому зову присоединятся к враждебному эпилептоиду и устроят коллективную травлю. Параноид решает действовать на опережение (как всегда). Он разворачивает пропагандистскую сеть, вещает о теориях заговора, гипнотизирует конформоидных кроликов не хуже удава. Клюнув на параноидную пропаганду, конформоиды бросаются друг на друга, подозревая ближнего своего в самых тяжких преступлениях, то есть ведут себя почти как параноид. Эта жалкая пародия на параноидальность только укрепляет убеждение параноида в том, что все конформоиды – тупые управляемые скоты, которых надо гнать на амбразуру. Конформоиды массово копируют героический паттерн и высвобождают деструктивную энергию: идут громить, резать, воевать, бунтовать, кидать зиги.

Счастлив ли параноид? Наоборот. Ему категорически не хочется воплощать свои революционные проекты в жизнь. Но конформоиды уже не спрашивают: действуя по инерции, они создают вокруг нового (параноидного) лидера новую (параноидную) реальность. Это может быть мелкая секта или большой тоталитарный рай. Параноид превращается в заложника своей пассионарной паствы. Ситуация переворачивается.

Параноид фактически играет конформоидную роль, ибо его сверхценная идея стала центром социального одобрения. Конформоиды сумели правильно приготовить, охладить и подать блюдо под названием “месть”. Параноид не может с этим смириться и устраивает чистки или ритуальное массовое самоубийство. Революция, подобно Хроносу, пожирает своих детей.

Гипертим все время придумывает новые проекты, поэтому с большой вероятностью выходит за устоявшиеся социальные рамки. Конформоид негативно реагирует на любое нарушение устоев, даже если гипертим предлагает разумные и прогрессивные идеи. В обществе, где “всякая инициатива наказуема”, борьба приобретает остросоциальные формы. Конформоиды массово подписывают петиции с требованиями посадить гипертимных активистов на бутылку. Гипертимы сбиваются в политические движения и занимаются максимально скандальной и бесполезной активностью, чем еще больше раздражают конформоидных лоялистов.

Думаете, в либерально-демократическом обществе дела обстоят лучше? Как бы ни так. Там вместо “команды конформоидов” и “команды гипертимов” идет сражение между множеством мелких и крупных групп, в каждой из которых есть гипертимное ядро и конформоидная массовка. Западная политическая жизнь давно выродилась в скандальное ток-шоу, где партии и СМИ соревнуются в бесполезных инициативах, где борьба за права важнее самих прав. Социально-бытовая сфера там тоже до предела “гипертимизирована”: родительские комитеты, локальные религиозные общины, студенческие кружки гендерного равенства – у всех вечно где-то зудит. Лопасти этого гипертимного миксера интенсивно месят конформоидную глину, превращая туповатых обывателей в агрессивных стражей политкорректности и борцунов за права террористов.