Только теперь Вяземский вспомнил, что у Ивана, кажется, есть двое старших братьев и целая куча племянников. А значит, парень имел хоть какое-то представление о воспитании детей. Надо было внимательнее слушать болтовню соперников и делать соответствующие выводы! – запоздало корил себя граф.

– Друзьяшки-милашки! – затарахтел Головастиков из телевизора. – Я очень надеюсь, что вы не забываете отправлять свои милые эсэмэски в поддержку любимых участников конкурса! Иначе я на вас ужасно, ужасно обижусь! – шутливо погрозил он наманикюренным пальчиком в камеру. На костлявом запястье Ангела виднелся плетеный кожаный браслетик с наборными буквами и какими-то подвесками. – А мы вызываем в Большой зал Екатерининского замка – пардон, дворца – следующего жениха. Алеша Попович! Встречайте!

Алексей, небрежно размахивая коробкой конфет, вошел в зал, где его уже ждала очередная партия детишек. Эти ребята вели себя не лучше предыдущих. Так же ссорились, вскакивали с мест и ковырялись в носу.

– Здоро́во, старички! – гаркнул Алексей. – Как настроение?

– Хорошее, – запищали малыши и по-птичьи наклонили головки, ожидая от большого дяди в клетчатой рубахе дальнейших действий.

И дядя не разочаровал.

– Ну что, старички-боровички, показать вам цирк? – предложил он.

– Да-а-а! – Боровички застучали по паркету ножками.

– Тогда смотрите!

Алексей открыл коробку, взял оттуда сразу горсть конфет и начал ими жонглировать. Однако поскольку это был, судя по всему, его первый опыт в жонглировании, «Яблочки шоколадные» валились ему на голову, обратно в руки, на пол. Алексей пытался ловить конфеты ртом, называя их смешинками, парочку «смешинок» даже поймал и, довольно урча, тут же сжевал. Дети радостно смеялись, крича «клоун! клоун!».

Сахар явно придал самозваному клоуну сил, поскольку он придумал новую игру: начал метать конфеты в цель, а именно – в широко открытые ротики маленьких зрителей. Дети подпрыгивали на своих стульчиках, как дрессированные собачки. Ни одно «Яблочко шоколадное» в цель не попало, однако все повеселились от души.

Следующие пять минут старички-боровички и их предводитель, поименовавший себя боровиком-гигантом, были страшно заняты тем, что ели на скорость рисовую бумагу. Победил, как ни странно, не боровик-гигант, а один из мини-боровичков, одновременно затолкавший в себя неимоверное количество мятых листов.

Свои десять минут на ринге Алексей продержался. Вяземский тихо чертыхнулся. Еще одна подлость не удалась. Наоборот, получается, что граф подыграл сопернику. Можно сказать, Алексей выехал на проклятых конфетах. Эффектное начало выступления – уже половина успеха.

Потом Вяземский взглянул на бледного, потного Столыпина и успокоился. Этот барашек в дурацком галстуке с алфавитом точно подкачает.

Да, провал был неизбежен. Когда Столыпин подходил к учительскому столу в зале, камера крупно, во весь экран, показала его глаза: посветлевшие от страха, расширенные, часто моргающие. Он словно заглянул на прием к инквизиции.

На подгибающихся ногах Столыпин подобрался к стулу и рухнул на него.

– Здравствуйте, детишки! – еле слышно пробормотал он.

Детишки скептически на него посмотрели и продолжили заниматься своими детскими делами.

Столыпин трясущимися руками открыл коробку конфет.

– Хотите? – тихонько заикнулся он.

Малыши, кажется, даже не заметили, что дяденька со смешной прической что-то сказал.

Бравый жених, за шесть недель совершенно измотанный опасными конными прогулками, тягостными обедами в компании посторонних, следующими за ним по пятам камерами и суровым мужским соперничеством, уронил голову на руки и разрыдался.

Разрыдался по-детски, со слезами и всхлипываниями.

Дети затихли, потом покинули свои места и окружили плачущего Столыпина.

– Дяденька, а почему вы плачете? – заботливо спросила девочка с двумя косичками. – У вас животик болит?

– Нет, я к маме хочу, – громко сморкаясь, признался Семен.

Вяземский, сидя перед телевизором, тихо, но бурно ликовал. Как вовремя случился у его конкурента нервный срыв!

Девочка с косичками по-матерински погладила Столыпина по кудрявой голове.

– Не плачьте, дяденька, все будет хорошо, – сказала шестилетка с недетской мудростью и подвинула к Семену открытую коробку. – Скушайте конфетку.

– Я так устал, девочка. Так устал! – Голос у Столыпина был безнадежно изнуренным. Он потянулся к шоколаду и механически стал класть конфеты в рот, похоже даже не чувствуя вкуса. – Я так хочу оказаться дома, с мамочкой. Я не стайер, я не выдерживаю длинные дистанции. Я измотан. У меня нет соревновательного духа. Я не умею бороться. У меня просто нет этого спортивного гена. Понимаешь, девочка?

– Понимаю, понимаю, дяденька, – успокаивала расклеившегося конкурсанта девочка.

Остальные дети чинно, затаив дыхание, стояли рядом. Не каждый день увидишь рыдающего в три ручья взрослого дядьку с магическим пропуском на шее, открывающим главные двери страны.

– Да еще и бумага эта рисовая совершенно не впитывает слезы! А-а-а!

– И-и-и… время вышло! – выскочивший из-за угла Ангел прервал спонтанный сеанс психотерапии. – Мы в прямом эфире, друзья, и у нас осталось совсем немного времени – как раз для последнего участника. Граф Вяземский, друзья! Поприветствуем его сиятельство!

Вяземский, лучась довольством, вальяжно зашел в зал. Он знал, что принцесса выгонит Столыпина. Ну как за такое не выгнать?! И потому был совершенно расслаблен.

Чувствуя себя если не императором всероссийским, то уж, по крайней мере, королем жизни, Вяземский небрежным движением поставил стул в центр зала и вольготно устроился на нем, закинув ногу на ногу.

Детвора настороженно наблюдала за действиями графа. Внезапно все эти глупенькие малыши показались Вяземскому совсем не страшными. Выход в следующий раунд можно было считать делом решенным.

Плевать на Мелиссу, вот еще фея-крестная нашлась. Все дельце он провернул сам, своими нежными, белыми, холеными ручками с отполированными ногтями. Он сам придумал убийственный план, который вывел из игры Столыпина.

Вяземскому захотелось похвастаться своей удалью. Пусть даже перед такой пустоголовой аудиторией.

– Вы хоть знаете, кто перед вами, мелкота?

– Глиста во фраке? – несмело предположил веснушчатый мальчик.

– До чего ж вы все-таки неразвитые дети, – вздохнул Вяземский. – Это не фрак, мальчик, это смокинг. У фрака сзади длинные хвосты, как у ласточки, а здесь ты разве хвосты видишь?

– Нет, не вижу.

– Нет, не вижу! – передразнил граф. – Ну и кто после этого глиста? У смокинга, видишь, воротник и все отвороты атласные – чтобы пепел легче было стряхивать. Смокинг по-английски – курение. Ясно? Эх ты! В твоем возрасте, мальчик, надо знать такие вещи, иначе рискуешь никогда не попасть в высшее общество, в котором я, между прочим, законодатель мод.