В газетах снова начались нападки на меня. В одном из памфлетов меня сравнивали с Мессалиной, римской императрицей, известной своей ненасытностью. На карикатуре, сопровождающей этот пасквиль, я возлежала в неглиже, один мальчик-раб обмахивал меня опахалом, а еще два кормили. Король был у моих ног. Он клал в мою ладонь шкатулку с надписью: «Казна Франции». Мне бы разозлиться, но клеветническая картинка лишь распалила мое воображение. Я надеялась когда-нибудь купаться в такой роскоши и в реальной жизни.

Рю де л'Оранжери с аллеей тенистых деревьев была излюбленным местом для прогулок версальских дам и господ. Теперь, когда там поселилась я, улица стала еще оживленнее. Большинство мужчин, завидев меня, из кожи вон лезли от любезности. Их почтительное отношение было для меня естественным следствием их похоти. Дамы презирали меня, но, тем не менее, старались разглядеть получше. Большинство из них, не зная, как все повернется, обращались со мной очень осторожно. Обычно к содержанкам относятся с пренебрежением, но при таком могущественном покровителе и моей способности оказывать на него влияние я имела все шансы подняться выше тех, кто меня отвергал. Как бы то ни было, высокомерие клики мадам де Грамон не позволяло ей относиться ко мне с подобающим уважением.

Я с должной учтивостью приветствовала герцогиню де Монбазон, но она сделала вид, что не замечает меня. Принцесса д'Эгмон, прогуливаясь с подругой, прошла мимо, не сказав ни слова и даже не кивнув. Я услышала, как она говорит своей спутнице: «И что только король в ней нашел? Она некрасива, да еще и переваливается, как утка». В конце концов я столкнулась с самой Грамон.

– Когда-то Версаль был респектабельным районом, – фыркнула она.

Словно при дворе были одни святые! Герцог Эммануэль исправно снабжал меня сплетнями о моих врагах. Герцогиня де Монбазон пристрастилась к азартным играм и была помешана на роскоши. Когда ее муж, министр финансов, отказался давать ей деньги, она стала приторговывать собой. Пользуясь своим знатным происхождением, она пошла к богатому буржуа, торговавшему тканями, чтобы подзаработать «на булавки».

Стремясь собрать как можно больше компрометирующей информации на моих врагов, граф Жан нанял частных сыщиков – Шамильи и Марена, – которые славились способностью выкапывать грязные тайны нестандартными способами.

Принцесса д'Эгмон была избалована с детства. Она искренне верила, что вся вселенная вращается вокруг нее, и безнаказанно злоупотребляла своей властью. Шамильи шел следом, когда она бродила по парижским улицам, одетая по-простому. Ей приглянулся молодой человек – мускулистый посыльный по имени Муаро. Она обольстила его и привела в скромную квартирку, которую снимала под псевдонимом. Жертва поначалу не имела ничего против, но в итоге случайный роман закончился для него печально. Д'Эгмон нравилось издеваться над поклонниками. Пока Муаро выяснял, кто она, принцесса пошла к месье Сартену, начальнику полиции, и добилась ареста парня по ложному обвинению.

Вопиющая несправедливость возмутила меня. По моей просьбе Луи освободил юношу и дал ему тысячу ливров, чтобы тот уехал из страны.

Тем временем Марен под видом мойщика окон шпионил за мадам де Грамон. Он смог предоставить нам веские доказательства в подтверждение слухов о том, что огромное влияние мадам де Грамон на брата действительно было следствием мерзкого инцеста.

Я собиралась начать угрожать своим гонителям: может быть, испугавшись, что информация об их грязных делишках просочится в прессу, они перестанут преследовать меня.

Но граф Жан снова призвал меня к осторожности.

– Это наш туз в рукаве, – сказал он. – Полезно знать о лицемерии врагов – так, на всякий случай. Давай не будем забывать о нашей первостепенной и самой важной цели – ты должна быть представлена при дворе. Если нам удастся заставить Луи сделать тебя своей официальной фавориткой, врагам тебя не достать, и ты сможешь уничтожить их в любой момент.

Мне было двадцать пять, а Луи – пятьдесят восемь. Мы занимались любовью не менее трех раз в день, иногда даже десять. Доктор Луи, ла Мартиньер, придерживался архаичных воззрений и утверждал, что столь бурная сексуальная активность может подорвать здоровье короля, но его мрачные прогнозы не могли спорить с очевидным: король был в прекрасной форме и значительно счастливее, чем до встречи со мной. Мое общество будоражило его, и от скуки не осталось и следа. Меланхолия уступила место приподнятому настроению, в глазах заплясали искорки. Мое молодое упругое тело оказало целебное воздействие на него. Он похудел и приобрел пружинистую походку.

С каждым днем король любил меня все сильнее. Он сходил по мне с ума, но представлять меня двору не торопился. Сегодня он планировал сделать это, а назавтра забывал о своем решении.

Король наслаждался властью, но и был ее жертвой. С пятилетнего возраста он привык, что его приказы немедленно выполняются, что стоит ему только захотеть, и он получит все что угодно. Возражений он не терпел, но ему не хватало внутренней дисциплины, к тому же ему никогда не приходилось никому ничего доказывать, а потому он был лишен стойкости, необходимой для преодоления препятствий. Критика в мой адрес со стороны его семьи, моих врагов при дворе и простого народа страшила его. Он любил наслаждения, что я дарила ему, но не меньше этого он любил всеобщее высокое мнение о себе. Что же он любил больше?

Когда я задала ему этот вопрос, он не ответил. Этот льстец, засыпав меня комплиментами, просто сменил тему. Я не отступалась, и он ушел, сославшись на важную встречу. На следующее утро приехал Лебель, нагруженный дорогими подарками.

Король пытался отвлечь меня, а меня раздражала его трусость. В конце концов, король он или нет? Неужели он не может делать все так, как ему хочется? Я была готова бранить его, но Шон отговорила меня.

– Сначала вознаграждение, – сказала она. – Удовольствие, которое ты даришь ему, – это твой единственный шанс на победу.

Луи нравилось, когда его баловали. Тем вечером я вымыла его, уложила в постель и пела, умащивая благовонными кремами. Потом баюкала его, пока он не уснул в моих объятиях. В последующие дни король казался абсолютно счастливым. Он превозносил меня до небес и говорил, что хочет, чтобы весь мир узнал, как ему повезло со мной.

Эти любовные ухищрения окупились сторицей, но за три месяца мне так и не удалось заставить его величество перейти от слов к делу и представить меня при дворе. Я попросила герцога Эммануэля отправиться в качестве посредника к королю и выяснить его планы.

– Король сказал, что главным препятствием является негативное отношение к вам принцесс, – доложил герцог. – Вы не сможете встретиться с ними, если они не хотят вас видеть.

Я наказала герцогу отправиться к ним, дабы убедить в том, что я, несмотря на свою молодость и импульсивность, глубоко религиозна и нуждаюсь в их духовном наставничестве. Это вкупе с аргументом, что король будет встречаться со мной, хотят они того или нет, позволило Эммануэлю убедить принцесс принять меня. Но когда герцог сообщил его величеству эту хорошую новость, тот указал еще на одну проблему: ему не удалось найти женщину, которая взяла бы на себя функции посредника – проводила бы меня в дворцовые залы и представила его дочерям.