Неожиданно гнев ее улетучился. Дрожащая и обессиленная, Софи медленно опустилась на стул, сжалась в комочек, мечтая стать невидимкой.

Лайам, опустившись на колени, сжал ее руки:

– Софи, неужели никто не поддержал тебя в то время? Никто не дал совет? Неужели твои друзья…

– Я никому не говорила о том, что беременна.

Это поразило его.

– Почему?

– Потому что мне было жутко стыдно.

Он обхватил руками лицо Софи:

– За что?

– За то, что меня изнасиловали. За то, что я поверила человеку, которого считала другом. За то, что не подала на него в суд. Если бы я нашла в себе силы бороться… Но я не смогла. На руках у меня оставалась Эмми. Однако я добилась лишь того, что разрушила и ее жизнь. – Взгляд Лайама был таким добрым и понимающим, что по щекам Софи заструились слезы. – Я не знала, как ей все объяснить, да и не хотела. Она и так уже достаточно пережила. – Софи вздрогнула, подавив рыдание. – Мне было важно, чтобы все плохое осталось позади, казалось, что, сделав аборт, я верну нашу жизнь в прежнее русло… Но я ошибалась. Я даже не представляла, что мне придется жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. – Закрыв лицо руками, Софи разрыдалась.

Сдавленно выругавшись, Лайам прижал женщину к своей груди. Он действительно позволил плохому одержать над ним верх. Тот мужчина, каким он был до истории с Белиндой, никогда не сбежал бы после признания Софи.

Подняв Софи на руки, Лайам понес ее в гостиную и опустился вместе с драгоценной ношей на диван. Он посадил ее к себе на колени, гладил волосы, давая ей выплакаться.

В восемнадцать лет, совершенно одна, она отчаянно пыталась поднять на ноги сестренку. Он сам вряд ли способен на такое. У него нет и половины благородства Софи. Такая ситуация ожесточила бы его.

А ее заставила страдать от чувства вины.

Лайам расправил плечи. Надо помочь ей избавиться от этого чувства, преодолеть его, чтобы идти по жизни дальше. Время прекратить самобичевание.

Наконец Софи перестала рыдать и лишь тихо всхлипывала. Он продолжал гладить ее по голове, пока странное чувство покоя не охватило их. И только тогда он заговорил:

– Софи, ты действительно считаешь, что аборт был ошибкой?

Она подняла голову. Глаза ее были наполнены такой печалью, что у него защемило сердце.

– Да, считаю.

Лайам провел пальцем по ее щеке:

– Может, настало время простить себя?

Она покачала головой:

– Вина слишком велика. Такое нельзя простить.

– Нет, не велика, – мягко возразил Лайам. Он прижал палец к ее дрожащим губам, предвидя возражение, готовое сорваться с них. – У тебя большое сердце, Софи. И ты отдаешь его другим. Ты столько сделала для Эмми, для Гарри, для меня! Ты принесла столько жертв, что я преклоняюсь перед тобой.

– Но это не изменит того, что я совершила, – прошептала она.

Ему пришлось отвести руку от ее лица. Теплое дыхание женщины, коснувшееся его кожи, было невыносимо сладким.

– Возможно, – согласился Лайам, – но ты отказываешься принять во внимание твое тогдашнее душевное состояние. Ты только что потеряла мать. Ты была изнасилована. И очень молода. И не нашлось никого, кто помог бы тебе. Ты, должно быть, забыла, что забеременела не по своей вине.

– Но…

– Ведь ты никогда не осудила бы свою подругу, Анну или Ли например, так строго, как осудила саму себя.

Софи сжала губы. Нахмурилась.

– Скажи мне честно, если бы Анна сидела сейчас здесь и рассказывала бы историю, подобную твоей, ты осудила бы ее?

– Нет!

– Тогда почему ты столь строга к себе?

– Себя простить труднее, чем кого-либо еще.

– Однако все-таки возможно. Ты сама говорила мне об этом. Я никогда не думал, что смогу простить себя за то, что не помог Лукасу.

– Но ты простил?

Лайам напряженно задумался, прислушиваясь к своей душе.

– Да, – наконец ответил он. – Кажется, простил.

Их взгляды встретились. Протянув руку, он убрал за ухо прядь волос с ее лица.

– Конечно, такие вещи лучше не обсуждать на ночь, но обещай мне, что ты поразмыслишь над моими словами. Не позволяй плохому победить, Софи.

Она заморгала. Очень медленно кивнула в ответ:

– Хорошо.

И вдруг до нее неожиданно дошло, где она сидит – прямо у Лайама на коленях.

– О! – Вскочив, Софи уселась на диван.

Если бы ему не было больно расставаться с ее близостью, он рассмеялся бы, взглянув, как далеко от него она устроилась.

Софи сцепила руки на коленях:

– Лайам, когда ты ушел прошлой ночью, я приняла решение.

Он взглянул на ее сцепленные руки, и по спине его пробежала дрожь.

– Решение?

– Я улечу отсюда ближайшим почтовым самолетом. Думаю, это к лучшему.

– Но… – Он поднялся. – Ведь это уже завтра!

– У меня нет причин оставаться здесь.

– Гарри…

– С ним все будет хорошо. Вы теперь неразрывно связаны друг с другом.

Струйки пота потекли по спине Лайама.

– Но…

– Настало время вернуться к моей привычной жизни. И кроме того, Лайам, я хочу повидать Анну и Ли.

Этот простой и ясный аргумент отнял у него желание возражать. Он не мог противиться ее желанию увидеться с сестрами. Однако…

– Ты всегда будешь нужна Гарри.

В улыбке молодой женщины сквозила печаль.

– Надеюсь на это. Но сейчас он уже не нуждается в моей неусыпной заботе. У него есть ты, Бетти, Роб и вся твоя семья.

Вся его семья? Лайаму неожиданно показалось, что этого мало.

Софи прощалась с малышом. Они прижалась лицом к его щечке, потом уткнулась в шейку, и мальчик весело рассмеялся.

Софи передала Гарри Робу и поцеловала того в щеку. Молодой конюх мгновенно покраснел, а Лайам ощутил укол ревности.

– До свидания, мисс Софи.

– До свидания, Роб. Бай-бай, Гарри.

Гарри, улыбнувшись, открыл и закрыл ладошку – то была его версия прощания. Сердце Лайама сжалось. Удастся ли ему успокоить Гарри, когда малыш поймет, что Софи не вернется?

Софи села в джип.

– Скоро приеду! – прорычал Лайам Робу, усаживаясь за руль и заводя мотор.

Он украдкой взглянул на нее, когда они ехали к аэродрому. Нос Софи был ярко-красным, и Лайам понял, что она едва сдерживает слезы. Если она расплачется, он обнимет ее.