Поздней ночью Джек уговорил меня отправиться на молочную баржу. Раф с Констанцией вернулись в хостел. Джек взял визитку мужчины, с которым познакомился в баре, — он был братом капитана судна, если я правильно поняла, — но, когда мы назвали адрес пирса водителю, ему пришлось спрашивать дорогу у двух других таксистов. Водитель наклонился к лобовому стеклу, чтобы лучше видеть дорогу, и, как мне казалось, мы ехали очень долго. Я понятия не имела, где мы находимся, лишь догадывалась, что это какая-то промышленная зона. Лишь время от времени свет наших фар вспышками отражался в воде. Мы проехали реку под названием Влтава, если меня не подвели мои знания географии. Но за всеми зданиями и строительным оборудованием трудно было что-либо разглядеть.

Когда мы подъехали к барже, Джек дал капитану визитку, которую взял в баре. Кажется, он тайком заплатил и экипажу, потому что их неприязнь сменилась дружелюбием в считаные секунды. Экипаж состоял из трех мужчин в черной одежде и вязаных шапках. Насколько я поняла, то была их униформа, но они разошлись по своим делам, и у меня не было шанса это уточнить. Баржа — плоское грязное судно с небольшим краном на левом борту — отчалила от дока после полуночи. Двигатель ужасно пах дизельным топливом, но в конечном счете выхлопная струя осталась позади.

Мы сидели, облокотившись на каюту, и изо всех сил пытались укрыться от ветра. Эта ночь выдалась особенно темной, и я понятия не имела, откуда экипаж знает, куда плыть. Канал или русло, по которому мы плыли, был лишь черной змейкой на черной земле. Время от времени луна и мерцающие звезды освещали палубу, мы слышали уханье совы, а немного позже, когда лодка набрала скорость, распознали крик цапли, заметив ее на причале полуразрушенного дока.

Мы прижались друг к другу. Какое-то время мы молчали. Джек этого не показывал, но, быть может, он переживал по поводу того, что затащил меня на лодку к незнакомым людям. Заметив, что я замерзла, он расстегнул свою стеганую куртку и пустил меня к себе погреться. Мы вместе плыли в темноте, слушая, как звук двигателя отражается от деревьев, выстроившихся вдоль воды. Именно этого Джек хотел от Европы. Он считал, что любой дурак может сходить в музей. Нужно быть исследователем, искать особенности в банальных вещах. Он не станет довольствоваться музеями, соборами и достопримечательностями, чтобы отправиться домой и поставить галочку напротив еще одного города. Быть просто туристом — это не для него. Ему хотелось глубокой связи с землей и людьми, и, должна признать, катание на барже я точно запомню на всю жизнь. Ночь, когда Констанция оседлала быка в Праге. Река Влтава. Смесь ароматов воды, города и дизеля с оттенком промышленности.

— Надеюсь, они не отвезут нас в Россию, — прошептал Джек. — Будем надеяться, они вернут нас в Прагу в конце концов.

— Думаешь, нас выкрали?

— Может быть. Я почти уверен, что в какой-то момент нам придется прыгать за борт и уплывать прочь, чтобы спастись.

Я прижалась ближе и внимательно посмотрела на него. Он по-прежнему был самым привлекательным мужчиной из всех, кого я встречала. Иногда мне приходилось напоминать себе, что я рядом с ним, что в каком-то смысле он теперь мой.

— Думаю, твоему дедушке понравилось бы такое приключение.

Он пожал плечами и обнял меня крепче.

— Он был хорошим человеком, — сказал он. — Я не знаю всего о его путешествии по Европе. Знаю лишь, что после войны он направлялся домой, но понятия не имею, как он решал, куда ехать. Словно просто странствовал по городам. Уверен, что он был потрясен всем, что произошло на войне.

— Наверное, все было перевернуто вверх дном. Города были опустошены.

— Он ведь сам приехал с молочной фермы в Вермонте. В этом и загвоздка. Сложно представить его здесь, в Европе. Бабушка говорит, у него была большая душа. Он дышал полной грудью.

— Ты ведь любил его?

Он снова пожал плечами. А затем кивнул.

— Я провел с ним много времени. Скажем так, отношения моих родителей не были самыми гладкими. Поэтому летом я ездил к дедушке с бабушкой и помогал им по хозяйству. Кстати, в поезде ты кое в чем ошиблась. У меня толком нет имущества. Лишь небольшая сумма от продажи дедовой фермы. Ненавижу думать об этом. В смысле, о продаже фермы.

— А твои родители живы?

— Да. Мама пытается устроить свою жизнь в Калифорнии, а папа переехал в Бостон. Им было плевать на ферму, поэтому они решили продать ее. Папа вырос на ней, и его аж тошнило от нее. Я пытался их отговорить. На самом деле я даже хотел управлять ею.

— И они отдали тебе деньги от продажи?

— Они поделили их на три части. Мне кажется, они взяли меня в долю только из-за чувства вины. Они знали, что я хотел оставить ферму. Они выгодно продали ее, когда цены на землю в Вермонте подскочили. Рядом есть лыжный курорт, поэтому на месте фермы новые владельцы построили гостиницу и магазины домашнего декора. Вот так.

— Мне так жаль, — искренне сказала я.

— Если честно, мне жалко не дом. Наверное, его нужно было продать давно. Но земля… И амбар. Я всегда любил наш амбар. Пока я учился в колледже, то пытался достать денег из государственного реестра, чтобы отремонтировать его. Я узнал все об этом. Наша нация постоянно теряет амбары, поэтому государство поддерживает их сохранение. Во всяком случае, я был простым студентом, который любил своего деда. У меня ничего не вышло, а самостоятельно отстроить амбар — очень дорого. Если сразу же не заменить дырявую крышу, потому будет поздно.

— Кажется, я ошибалась в тебе там, в поезде.

— Как бы то ни было, есть люди, которым еще сложнее.

Спустя какое-то время лодка перешла на левую сторону реки, и один из рабочих, тощий мальчуган с выступающими передними зубами и в синем комбинезоне, на немецком попросил нас подвинуться. Как мне объяснил Джек, они собирались загружать молоко. Джек спросил, как его зовут, и мальчуган, улыбнувшись кроличьими зубами, сказал:

— Эмиль.

— Мы можем чем-то помочь? — спросил Джек и, встав, подал мне руку.

— Помочь? — переспросил Эмиль и рассмеялся.

Он крикнул что-то в окно каюты, и капитан, бородатый пузатый моряк, хрипло бросил что-то в ответ, но его слова утонули в звуках двигателя. Третий член экипажа, видимо старший помощник капитана, уже стоял в носовой части судна, готовясь бросить кому-то веревку. Покинув быстрые воды, баржа покачнулась. Эмиль шмыгнул к корме, наверное, чтобы перебросить веревку на другой конец судна. В сумраке мы разглядели лишь слабые очертания деревянной пристани рядом с глубокой, бесконечной пустотой.

Лодка замедлила движение, двигатель затих, и веревки со свистом рассекли темноту. Капитан что-то выкрикнул, кто-то ему ответил, и мы, дрожа от холода, увидели сотню, пять сотен серебристых канистр с молоком на пристани, которые ждали, пока их загрузят на палубу.

Мы наблюдали, как первые десять канистр погрузили на борт. Их перемещали на небольших поддонах. Эмиль направлял груз, пока старший помощник орудовал краном. Капитан не удосужился выйти из каюты, но мы учуяли запах его трубки, когда ветер донес дым до наших носов.