Теперь подарки будут каждый раз, когда ты будешь возвращаться со съемок из-за границы, хотя я никогда тебя об этом не просила. Просьба была одна — не экономить на своем здоровье и жить там, как положено жить «белому человеку».

И наконец-то был приодет Дениска, которому Лёня тоже привозил много хороших вещей. Не забывались и обе наши мамы, Матрена Кузьминична и Клавдия Николаевна.

А как-то раз (это в первый год совместной жизни) Лёня приносит нам трехлитровую банку черной икры. Собрав всех нас, не избалованных подобным деликатесом, усадил за стол и заставил ее есть ложками. Моя мама, стесняясь, стала капризничать: «Ну, как можно? Это ведь даже невкусно. И потом, мы же не съедим все это за один раз, а завтра…» — лепетала она, и 12 икринок сиротливо ложились на ломтик хлеба. Видя это «безобразие», Лёня начинал «хозяйничать» сам, и на куске хлеба появлялось столько икры, что втащить его в рот практически становилось невозможно. Дениска ел «от пуза», я не отставала, не забывая о нашем Дедушке Морозе, который, казалось, уже был сыт, глядя на нас, — довольный и счастливый. И это тоже был — праздник! Праздник потому, что в той жизни мы вообще были лишены подобных праздников. Стыдно сказать, но когда после вечерних спектаклей к нам в гости приходили друзья, мы ничего не могли им предложить, кроме двух-трех пельменей. Действительно, так однажды было. А когда знаешь, что Валерий после развода в 1979 году сразу покупает трехкомнатную квартиру, дачу и машину — вообще перестаешь что-либо понимать про людей, про жизнь. Ну ладно, не складывалась со мной жизнь, но был ведь еще ребенок, которого нужно было кормить, одевать и обувать, с деньгами была всегда проблема: побочные заработки от семьи прятались. Какие-то крохи появились, когда, еще до развода, я вынуждена была подать на алименты. К тому времени он много снимался, концертировал. Понимаю, какой стыд он пережил, но я была доведена до предела. И когда через какое-то время он предложил развестись, я с радостью приняла это предложение. Разводились очень весело. Получив развод, купив торт и шампанское, мы — я, Валерий и Володя (брат его) — хорошо отпраздновали это благое для всех событие.

Я это рассказываю для того, чтобы было понятно, какие ощущения и чувства я испытывала, когда Лёня нас чем-то одаривал, какой это всегда был для нашей семьи праздник, какую радость он принес в наш дом.

А самый первый подарок Лёня мне преподнес в первые годы нашего романа. Тогда были ничтожные заработки, и даже на телевидении, где Лёня для телевизионных спектаклей писал сценарии, даже там платили очень мало. Почему-то кому-то нужно было доплачивать, чтоб разрешили спектакль, и почему-то вычитались деньги из Лёниной зарплаты. Оставались копейки. И все-таки однажды, встретив меня в театре, уведя в безлюдное место, он мне протягивает маленькую коробочку. «Открой, Нинча, это тебе подарок, — прости, не дорогой… получил немного на телевидении, пошел в магазин. Мне показали много чего, но, по-моему, это лучшее из того, что я видел… и по деньгам…» — он быстро проговаривал, чтобы успеть до того, как я открою коробочку. Успел. Я открываю и — вижу прелестную, изящную, с нежным изгибом золотую веточку с маленькими листочками. Веточка маленькая, а какой восторг она у меня вызвала. Правда, при этом мои брови выстроились домиком и спросили-укорили: «Лёнечка, ну зачем? Я же знаю, что это стоит дорого…» А в подтексте звучали слова благодарности: «Спасибо, я люблю тебя, я самая счастливая женщина на свете». Приближались чьи-то голоса, которые разметали нас в разные стороны. Я тут же нацепила на себя эту прелесть и долгое время не расставалась с ней, переадресовывая на другие свои туалеты. Но, видимо, замочек был несерьезный, и вскоре я обнаружила, что моя веточка пропала. Как я страдала! — не передать.

А еще через какое-то время Лёня передает мне небольшую сумму денег, на которые в ГУМе я купила четыре тарелочки с сюжетным рисунком в коричневых тонах. Вот они-то сохраняются у меня до сегодняшнего дня — память о наших первых счастливых днях, которые я помню памятью зрения, слуха, обоняния. Я умею вспомнить те запахи, те ощущения, тот неповторимый наш воздух.

В годы «притирки», когда мы с Лёней наконец-то стали жить вместе, между нами с какой-то пугающей частотой стали вдруг возникать конфликты, ссоры. И не то удивительно, что ссорились — редкая семья обходится без ссор, а то удивительно, что они возникали уж как-то совсем на ровном месте и как бы помимо нашей воли.

— Нюська, что с нами происходит? Почему мы ссоримся?

— Не знаю, — еще не отойдя от очередного выяснения отношений, мрачно отвечаю я, — как правило, ты провоцируешь ссоры, я ненавижу ссориться.

Легкий шок на Лёнином лице и тут же быстрое, но не желательное понимание моей правоты.

Только что у нас в гостях был наш товарищ, при котором мы здорово поцапались. Досталось от меня и нашему товарищу. А поссорились из-за того, что я забыла от него передать Лёне привет. Каждый раз, когда он звонил и не заставал Лёню дома, он передавал ему приветы, а при встрече всегда спрашивал: «Нина передавала тебе привет?» Пять раз я передала, а про шестой забыла. И — ссора! Дурдом. Кафка!

Лёня быстро отходит от ссоры, а я, ужаленная его несправедливостью, некоторое время все еще буду держать на него обиду. Такие вот мы, Рыбы, нежные, — к нам надо подходить тонко, ажурно.

— Ну хватит. Нюсенька, прекрати обижаться. Ты же знаешь, какую нежность я к тебе испытываю. Ну, посмотри на меня, на своего влюбленного муску (мужа).

Я поднимаю глаза и вижу его сплющенное лицо, сильно сжатое между ладонями. Это меня смешит, и я разрешаю себе улыбнуться. Венчает наше примирение мое ласковое — «засранец». Пользуясь моментом, прошу:

— Но за это ты со мной сыграешь в «скрэбл». — Эта игра ему за долгое время порядком надоела, но, пусть нехотя, он все-таки идет мне навстречу У него на лице будни, у меня — радость и азарт.

____________________

Были ссоры и покруче. Однажды, доведенная до истерики, выкрикнула Лёне в лицо, что не люблю его, за что в ту же секунду получила от него пощечину, которую я быстро вернула ему назад. Мои выкрики: «Не люблю! Не люблю!» — заглушила еще одна пощечина…

Я сидела у стены и плакала, а Лёня с рыданиями обцеловывал меня с ног до головы, повторяя: «Прости, прости, скажи, что ты меня любишь, я безумно тебя люблю, — все от этого, прости…»

Больше подобных эксцессов не было на протяжении всей нашей жизни, но это лето я проходила в черных очках, а Лёня — с угрызениями совести.

И все-таки в этих ссорах был положительный момент. Они помогали нам лучше узнать друг друга, воспитывали наши взаимоотношения.

____________________

Она внушала страх, от нее исходили неприятные живые импульсы. И когда я на себе это ощущала, поворачиваясь к ней лицом, меня охватывал ужас…

Африканская голова-маска висела над нашей с Лёней кроватью. Она жила, дышала, смотрела на тебя, — видела…

С тех пор как нам ее подарили наши друзья Горбуновы, Татьяна с Володей, приехавшие из Сенегала, где они какое-то время работали, я вдруг стала ощущать в квартире смутное беспокойство, дискомфорт. Еще не понимая, в чем дело, делюсь своими ощущениями с Лёней.