Бел Бел остановилась и поглядела на Урагана. Тот стоял, согнув переднюю ногу и насторожив уши, в глазах его было недоумение.

— Не помню этого места, — сказал он, — но знаю, что был здесь раньше.

И тут между двух белых эвкалиптовых колонн показался Таура, а за ним табун.

Бел Бел застыла на месте и горделиво выгнула шею, она выглядела как молодая кобыла, гордящаяся своим первенцем, — так хорош был Таура, так изящно переступал ногами и так величественна держал голову, ведя табун на водопой.

— Неудивительно, — пробормотала Бел Бел, — что и люди, и лошади гонятся за ним. — И они с Ураганом пошли ему навстречу.

Таура, заслышав их шаги, сперва вскинул голову, глаза у него стали бешеными, ноздри расширились, но, увидев их, он радостно заржал и мелкой рысцой пошел им навстречу.

— Ну что, матушка, — он потерся о ее холку, — ты-то знаешь мое убежище? — Затем они потерлись носами с Ураганом. — А ты, брат буйного ветра, сам знал или Бел Бел тебя привела?

— Я его привела, — сказала Бел Бел. — Но он, как и ты, нашел бы его по памяти. Давненько мы с Мирри прятали вас тут.

Она направилась к Золотинке, чтобы приветствовать ее. Когда-то Бел Бел и сама была единственной светлой кобылой в горах, тогда она была красавицей и ее домогались жеребцы для своих табунов и люди из-за ее окраски и сильных выносливых ног, которые могли бы носить на себе скотовода многие мили по горам, но этого так и не произошло. Теперь желанной целью была Золотинка, знаменитая восхитительная кобыла, и Бел Бел должна была приветствовать ее и гордиться тем, что ее сын завоевал ее — и удержал.

Бел Бел и Ураган сохранили в тайне то, куда Таура исчез, спасшись от охотников, и, когда они слышали, как лошади или коровы говорили: «Он как ветер, наверно, он немного дитя ветра — появляется ниоткуда и исчезает в никуда», — Бел Бел и Ураган улыбались про себя. Но и они немножко верили тому, что в Тауре есть что-то колдовское, хотя Бел Бел и знала, что она сама заколдовала его при рождении и вложила в него свою мудрость, свое умение, которые и позволили ему прослыть таинственным, как ветер.

Когда наконец Бел Бел и Ураган уходили, оставляя Тауру на его Укромной поляне, Бел Бел сказала кое-что, и слова эти запечатлелись в памяти Тауры:

— Быть может, я еще и увижу тебя на Бараньей Голове до того, как пойдет снег.

И пока дни делались короче, лето переходило в осень, а осень в зиму, Таура все время вспоминал слова матери и наконец отправился к склону Мотылька Пэдди Раша, который глядел на хребет. На этом склоне он обычно стоял и следил, увели ли скот, и, когда уже не стало никаких признаков людей и их животных, Таура собрал свой табун и повел его вниз, через Крекенбек и снова вверх к хребту.

Он так был рад вернуться в родные края, что почти забыл то легкое чувство тревоги, которое вызвали слова матери. Но когда они взбирались наверх мимо хижины Мертвой Лошади, он обратил внимание на один-единственный знакомый след. Таура не то чтобы нарочно шел искать Бел Бел, а просто у него возникло ощущение, что если он посетит все свои старые любимые места, то наверняка встретит ее. Поэтому он взбирался на хребет, радостно ступая по крутым тропам, по снежной траве, росшей между каменистыми холмами, переходя с камня на камень, а потом с какого-нибудь особенно высокого валуна видел целые мили красивейших далей. Шкура у него блестела, хотя шерсть уже делалась гуще в преддверии зимы, и под шкурой играли мышцы.

Все, что Таура видел — каждый утес, крутой обрыв, каждую скалу или травянистую прогалину, — он вспоминал как виденное когда-то, но теперь видел их по-новому ярко. Он приучил себя никогда не забывать никаких отличительных примет тех мест, по которым ходил когда-то, поэтому каждый каменный столб, каждая выветренная скала навсегда отпечатались в его памяти, и, если бы ему пришлось скакать сейчас, спасаясь то ли от человека, то ли от другой лошади, эта память помогла бы — Таура в точности знал, куда поставить твердое крепкое копыто, где можно сделать прыжок, где развернуться.

Здесь, на хребте, было очень тихо. Редко кто из лошадей, не считая Урагана и его табуна, поднимался так высоко, а большинство зверей уже спустились пониже в ожидании снегопадов.

Таура с табуном встретили не одного динго, изредка попадалась красная лиса, мех которой был уже готов к зиме и выделялся на фоне серо-зеленой травы. Таура заметил, как суетятся насекомые — от мелких муравьев до больших ярко-голубых или красных горных кузнечиков. Он, как и они, знал, что зима предстоит тяжелая. Много должно было выпасть снега, чтобы прикрыть кости старой молочно-белой кобылы, если она задумала умереть там, на хребте среди возвышавшихся пиков.

Хотя в первый день их пребывания на хребте светило яркое солнце, на следующее утро небо затянула легкая белесая дымка. Вокруг уже стояло затишье — ожидание зимы.

Таура и ко второму дню не нашел Бел Бел, и когда наступил промозглый рассвет, он повел свой табун еще выше. Здесь, наверху, тишина совсем сгустилась — не слышалось ни голосов птиц, ни шороха листвы, ни даже журчания ручьев. Ничто не шевелилось, кроме бесшумно ступавших лошадей.

И вдруг высоко над ними в этот неподвижный тихий мир в проход между скалами ворвалась Бел Бел, она скакала, спасая свою жизнь.

Таура сразу понял, что за ней гонится человек или несколько людей и что она выбрала именно этот путь, чтобы не привести охотников к нему к Тауре.

Таура и табун мгновенно скрылись среди скал и Таура наблюдал из засады за происходящим. Пока он видел только одного человека на большой каштановой лошади явно хороших кровей и Бед Бел, которая скакала так, как скачут старые лошади — видно было, что она устала и полагалась теперь скорее на свою отвагу и умение, а не на быстроту.

И тут Таура совершил поступок, какого нельзя было ожидать от дикой лошади, о котором впоследствии все скотоводы говорили как об еще одном примере загадочного поведения Тауры: он оставил своих спрятавшихся кобыл и быстро и бесшумно перешел на другое место, откуда мог попасть на уровень ниже Бел Бел. Он хотел оказаться на одной знакомой площадке со снежной травой до того, как на ней окажется его мать.

Таура стоял на траве посредине площадки и, когда понял, что человек на каштановом скакуне уже может его увидеть, взвился на дыбы и издал неистовый торжествующий клич жеребца, похваляющегося своей силой.

Всадник резко осадил лошадь и уставился на великолепного жеребца. Как и предполагал Таура, он тут же забыл про Бел Бел, вогнал шпоры в бока лошади и помчался вслед за ним.

Таура повернул в обратную сторону и повел всадника прочь от Бел Бел, прочь от Золотинки и остальных кобыл.

Может быть, скотовод и узнал в Бел Бел мать Тауры, но он и подумать не мог, чтобы Таура попытался спасти ее, ведь — до тех пор — ни один человек не поверил бы, что взрослый дикий жеребец помнит свою мать. Наверняка скотовод даже предположить не мог, что Таура нарочно отвлечет его и устроит такую бешеную гонку — такой план мог родиться только в хитроумнейшей голове.