--- Что он умеет? Ты спроси у него! --- С тобой он хотя бы разговаривает! --- А со мной сопит! Сопит, как морж! ---

Отец запел очередной куплет своей песни. Для меня это стало гимном семьи и колыбельной!

Я думал, а если бы он вдруг онемел?! Бац — и все?! Как он сам поет: «Пиф-паф по шарикам, я больше не летун...» А?! Что бы тогда было? Как бы он выразил это? Эту энергию. Эту жажду. Как?

Вот тогда бы он меня понял! Тогда бы он выкатил не такие глазищи! И никто бы его не слышал!.. Никто...

Хотя он бы наверняка нашел выход! Стал бы плясать! Как сумасшедший! Чтобы свалиться в конце и заснуть! Или стал бы сочинять! Писал бы как одержимый! Совал бы нам всем в руки свои каракули! Вот тогда бы он понял своего сына! Понял бы своего моржа! Засопел бы по-другому! Мать уходила в такие моменты. Я сопел один. Один отдувался.

В конце концов, в один из таких концертов, я перестал сопеть. И сказал, что буду врачом.

А пока буду работать с матерью. Санитаром. Отец упал со смеху! Уж лучше бы я продолжал сопеть.

--- Почеши-ка спину --- До-окт-о-ор! --- Он ржал, задрав футболку. А я начал ему чесать спину.

Ха-ха! В нашей семейке я один мастер на это! Единственный телепат! Когда был в духе, конечно! Чесал там, где чешется, без слов. Полное взаимопонимание! Отец, как старый тигр, выгибал спину! Он мне подсказывал!

Потом, когда я вырос, когда перерос его, он уже не просил: «Почеши-ка спину!»

Сам скребся или за матерью ходил.

А пока я еще не достиг черты, когда отец перестает тебе доверять и ты отмучился... Ура! Отмучился! И он уже не ведет себя, будто ты кошка или чужой ребенок, которого занесли на минутку, чтоб сбегать в аптеку!

Он мне ставил в пример своего отца! Дедушку Вилли!

«Вот посмотри! Какое упорство! Он и в лагере выжил! В ла-ге-ре!!! Ты бы сдох! В тебе нет настоящей закваски! Эх! Еще пару капель немецкой крови! И все было бы нормально! Упрямства! Пробивать себе дорогу! »

Он нагибался, шепча: «Вот твоя мать. Посмотри... Она всегда хотела быть врачом... Она своего добилась. Но она не железный человек! Нужно стать стальным!..» Он сжимает кулак.

Я опускаю глаза.

Ночами я лежал и мечтал.

Стать шутом... Но кто в нем нуждается?.. Кому нужен шут?!

Или стать священником. Да. Точно. Стать пастором. Шутом-пастором! Это было бы здорово! Я бы не выдержал! Да и губы у меня не подходят. У них у всех такие узкие. Будто всем делают операции. А может, и мои подойдут...

Ха-ха-ха! А вдруг я не выдержу! Так стоять! Вдруг запляшу! Как затанцую! Или рожи корчить начну! Совой заухаю! Начну ушами двигать! Или запою! Пойду вприсядку!

Они меня в интернат сдадут тогда! Точно! Скажут: «Сошел с ума». И привет! Нет... Так не пойдет... Я так не смогу! Обязательно что-нибудь выкину! Начну вертеть носом! Ну, чтоб кого-нибудь рассмешить! Я же не со зла! Чтоб вызвать улыбку! Только улыбку!

А может, и не мучиться! Не придумывать! Ходить по больницам и смешить больных! Сказать там, что могу смешить ваших пациентов! Так работать! Но наверное, так нельзя! Нет такой работы.

Я бы просто приходил и смешил их. Плясал бы! Говорил бы разными голосами! Пел бы баритоном, тенором! Играл бы на губах! На брюхе! Чесал бы одно ухо другим! Я могу! Могу, когда в раж войду! Меня еще надо останавливать! А то засмешу! Уже так было... Они улыбались. Правда! Я не вру! Они смеялись. Вся палата! Они с коек попадали! А другие из коридора пришли! Курили и услышали!

А один даже проснулся! Он долго не просыпался! Так долго, что про него начали говорить шепотом! У него были дырки в животе и трубки, куча трубок! Я его разбудил! И он как увидел мою рожу, так сразу поссать попросился!

Я был счастлив! Я помню его глаза. А он потом спрашивал, что это за толстый плясал...

Ну, плясал и плясал. И еще бы плясал, только бы он проснулся!

Мне-то что, жир течет! Только успевай вытирать!

Только потом так странно... Так внутри пусто... И хочется уйти. Хочется одному побыть. Чтоб все забыли тебя. Совсем.

Будто меня и не было. Ни первых слов, ни гримас, ни сопения, ни пука, ни жира, ни зассанных простыней, ни ботинок «прощай, молодость», ни рубашек, ни платков носовых, скомканных в штанах, ни глаз моих, ни штанов, ни фотографий, ни тетрадок, ни запаха...

И чтоб и мать моя, и отец мой забыли, что я был... И те, кто умерли, и прабабушка, и дед Вилли, все... Забудьте меня!

Мне становилось так спокойно в такие моменты...

Мертвые нас никогда не забудут...

В такие ночи я лежал и, не мигая, смотрел в потолок.

-------------------------

-------------------------

Врачом... Я стану врачом... Все! Пусть он успокоится! Пусть говорит своим дружкам и старухам на лавках: «Он станет врачом! Он хочет лечить людей! Он так старается...» Моя мать...

Эти ночи вместе с ней, на дежурстве... Наш двухэтажный роддом, облупленный, весь в тополином пуху...

И гинекология, куда я за ней бегал через больничный сад, если кого-то привозили... Привозили и били в дверь! Я открывал, и появлялся огромный живот на носилках! Он ходил ходуном, будто там сидел дьявол! Будто роженица хохотала!

А какой ор стоял!

«Врача! Позовите врача!» — хрипели папаши. Если вообще что-то выговаривали! Обычно они уже набирались к тому времени!

Один так примчался на тракторе! А к нему привязал корову! Он не смог вылезти из кабины!

«Где?.. Где?!. Э!» — единственное, что он выговаривал. А утром он, успокоенный, доил корову прямо перед окнами!

Корова мычала как резаная, а мужик гладил ее... «Ну... Все нормально... Все прошло... Все хорошо...»

Черт, они были так влюблены, так обеспокоены! Нужно услышать крик жены! Ее кровь! Ее слезы! И они снова были преданные мужья! Все забыто! Моя женушка в опасности!

«А когда он засовывал в нее все что ни по- падя, он об этом не думал!» — ворчит наша старуха санитарка.

«У-у-у! Кобели! Сунул-вынул-и-пошел!» Она грозит кулаком этому Невидимому Кобелю. А у самой внуков — как снега в феврале!

Я лечу за матерью. Чертовы штаны! Я в них заплетаюсь! Это штаны завотделением. У него гардероб как у оперной примы! Он самый толстый и высокий! Только его штаны мне и подошли.

Я их подворачиваю, но это на минуту!

Мать спокойна. Она всегда спокойна. Я думаю, она исподтишка выпивает. А уж то, что курит, это точно! Она скрывает, но я-то видел! В туалете! В общем туалете в больничном садике!

А эти наши немцы-баптисты! Это стоило посмотреть! Они приехали всей общиной! Как цыгане! Такие торжественные, такие суровые! Выставили из толпы беременную и отступили.