— Хороший парень, — сказал я ребятам, — жаль, что дурак и преступник.

— Мне неприятности не нужны, — бармен снова достал из-под стойки револьвер. — Вот тебе на сдачу стаканчик, и проваливайте, скоро пожар потушат и нормальные клиенты вернутся.

— А где тут Нью-Йорк?

— Довольно далеко на востоке. Но каждый может показать. Проваливайте.

— Доктора… — стонал Райфайзен.

— Пистолет, — отрезал Саид. — Сначала пистолет, потом все остальное. Иначе я не смогу тут жить. А с пистолетом, кажется, смогу.

— Так несите меня отсюда… — Райфайзен чуть не падал. — Найдем тебе пистолет, только быстрее. Я подскажу, а вы не зевайте.

Бармен провожал нас дулом револьвера до самой двери. Мы вынесли Райфайзена из забегаловки и понесли его по улице, скоро нам попался одинокий полицейский, он косился на нас, нехорошо скривившись.

— Я ранен! — стал кричать ему Райфайзен, когда мы подошли вплотную. — Я пострадал на пожаре! У меня сломана рука в двух местах и вывих шейки бедра! Помогите мне!

— Что я, тебе искусственное дыхание сделаю? — проворчал полицейский. — Пошли к машине, вызову врача и патруль.

Мы поднесли Райфайзена, полицейский отвернулся, заглянул внутрь машины, и тут Саид выпустил Райфайзена и со всей мочи огрел полицейского по хребту двумя руками. Полицейский так и ввалился внутрь, на сиденья, а Райфайзен выпал у нас из рук и ударился головой об асфальт.

— Ах ты, гад! — Полицейский барахтался в машине, пытаясь вытащить пистолет, Саид вполз на него и тоже пытался вытащить пистолет. Тогда полицейский стал его наоборот засовывать поглубже в кобуру.

— Если кто увидит, нам хана. Электрический стульчик. Совсем Саид одурел, — сказал Филипп и покачал кудрявой головой. — Может, пойдем?

— Нет, — говорю, — ну ты что? Давай попробуем помочь.

Я обошел машину и открыл дверь с другой стороны, там, где раскачивалась голова полицейского. Надо было чем-то его ударить побыстрее, а то и правда, люди начали оглядываться. Я вспомнил, что забыл в рюмочной рычаг. Больше ничего на глаза не попадалось, решил быстренько сбегать, стал захлопывать дверь — а она не захлопывается. Попробовал несколько раз, и Саид стал кричать, чтоб я скорей залезал. Я снова распахнул дверь и увидел, что Саид вытаскивает за ноги наружу полицейского с разбитой в кровь головой. Тогда я сел на заднее сиденье и помог Филиппу втащить внутрь Райфайзена, у него голова была в крови, совсем как у полицейского. Саид прыгнул за руль, и мы поехали, и как раз вовремя: кто-то споткнулся о полицейского и поднял крик. Хорошо еще, что на улицах у них совсем не было камней, а то могли бы и стекла побить.

Довольно быстро мы выехали из города, Саид стал прямо за рулем рассматривать револьвер полицейского, настроение у него поднялось, стал даже напевать. Филипп нашел в бардачке орешков, и мы их съели, а потом я вспомнил, что мне Цуруль дал сутки на все дела. Я растолкал Райфайзена и стал его расспрашивать, но он все больше стонал, только сказал, что на почте надо платить за марки, мечеть строить тоже стоит денег, а принять ислам — это больно. Тогда я оставил его в покое и стал спрашивать Саида, но Саид сказал, что сначала надо приехать в Нью-Йорк, зацепить там девочек и раздобыть денег, а потом он сам обо всем позаботится. Я верил Саиду, но как-то мне было неспокойно. Тогда я обратился к Филиппу.

— Не беспокойся, — сказал он. — Дел на полчаса. Саид, остановись, пожалуйста, у реки, ненадолго.

Саид выругался, но остановился — ему не терпелось пострелять из револьвера, патронов он нашел целую коробку. Пока он стрелял, мы отошли в сторонку. Филипп взял с собой бутылку из-под лимонада, которая валялась на полу в машине.

— Тебе духи что повелели сделать? Письмо послать? Так почта бывает разная. Можно голубя поймать, а вот в бутылке — это морская почта. Давай бумажку с адресом и диктуй, у меня карандаш есть.

Я наговорил ему, как помнил, что там писать, и он на другой стороне апулеевской бумажки все записал, потом сунул в бутылку, оторвал от рукава рубашки лоскут и заткнул горлышко.

— Вот и все. Отправить сказали тебе, так что кидай.

Я бросил, но Филипп заставил меня перебросить: оказывается, если почта морская — нужно в воду кидать, а не просто подальше. Саид мою бутылку заметил, но промахнулся и крикнул, чтоб бросили еще раз. Филипп попросил его не мешать. Потом Филипп помог мне построить мечеть. Красивая мечеть получилась, круглая и довольно высокая. Я палочкой понатыкал в мокром песке окошек и камушками выложил: «Мечеть Борхонджона». Все-таки меня что-то беспокоило.

— А ничего, что мы не по-настоящему мечеть построили?

— Настоящая мечеть может быть только в сердце верующего, — успокоил меня Филипп. — А все остальные мечети — ненастоящие. Так что займемся твоим сердцем. Ты готов принять ислам?

— А больно будет?

— Это ты всегда успеешь. Главное — принять веру сердцем.

— Так я же ничего про эту веру не знаю. Ну почти. Коран-то я учил, но вообще-то забыл уже. И ни про какую другую веру тоже ничего не вспоминается.

— Да все веры одинаковы! — воскликнул Филипп. — Вера — это значит честно жить, ни на что не жалуясь, потому что есть Бог, который о нас заботится. Ты согласен так жить?

— Ну, не знаю. Я ведь ворую иногда. И жалуюсь. Так просто. А еще Апулей говорил: не пить и свинины не жрать. А если нет ничего, кроме свинины?

— В общем, так, — вздохнул Филипп и улыбнулся. — Тебе что прописано? Стать хорошим мусульманином. Вот и стань прямо сейчас: поверь, не греши, не пей, не ешь свинины. — Он помолчал минуту, потом спросил: — Ну как, получается?

А я и не начинал. Но тут я что-то сообразил. Я представил, что где-то очень далеко есть Кто-то, Кто обо мне заботится. Я представил, как Он построил для меня это Небо с Канцелярией, эту землю с городами и горами, и моря, и звезды, и вот Он кормит меня и поит. Хоть и впроголодь, но ведь не помер же я! Просто так, ничего от меня не требуя. А я все жалуюсь, чем-то недоволен… Вот Ему, наверное, противно слушать. И я даже могу про Него не думать и заниматься одними только гадостями, а все равно Он оставит море и звезды, ну разве только отправит меня в Небесную Канцелярию на реинкарнацию в осла или муху, и все. А потом, наверное, простит, потому что мухой же я не смогу делать гадостей. То есть смогу, но не такие, как человеком. Пожру дерьма сколько положено — и Он меня простит, и снова разрешит быть человеком и есть мясо разное и пить водку. А когда я пью водку, то иногда безобразничаю. Наверное, Ему это тоже неприятно. Мне стало немного стыдно. Может быть, Ему неприятно и когда я эту свинину ем? А я ведь даже никогда и не спрашивал, свинину ем или рыбу какую-нибудь, жрал молча и все. Демона вот жрал. А это, может, тоже вредно.

Еще я вспомнил, как не так давно стоял один-одинешенек в горах и плакал, так мне было себя жалко, одинокого. Я понял, что плакать не стоило, потому что даже тогда я не был одинок. А теперь вот у меня есть друзья, которые обо мне заботятся и помогают. А кто же их послал? Конечно, Он. Он не сделал Саида пауком, а Филиппа — улиткой, Он разрешил им быть Саидом и Филиппом. Наверное, это для меня. И Райфайзена Он не сделал, например, комаром-кровопийцей. У меня есть все, что нужно, и все это только благодаря Ему. Жаль только, что Он почему-то не подружился с Апулеем так же, как со мной. Но, может быть, Апулею осликом будет лучше? Вот если бы я был осликом в парке, то меня бы кормили и поили и дали где поспать, а водки я бы не хотел и мяса бы не хотел. А Он мне доверил более высокую должность. Или это в Небесной Канцелярии доверили, без Него? Все равно, Он ведь им не помешал.