Омск. 7 ноября

В час завтракал у англичан. Сегодня Нокс уезжает во Владивосток. Реальная помощь и от англичан – пока лишь несколько офицеров и унтер-офицеров инструкторов для формирующейся во Владивостоке военной школы. Прибывший батальон Уорда101 в расчет нейдет – с ним больше хлопот, нежели помощи от него.

Колчак представил проект об увеличении офицерского содержания – новые огромные расходы.

В правительстве я резко выступил по поводу появления прокламации ЦК эсеров. Они, видимо, ничему не научились и начинают снова свою разлагающую работу102. Пригрозил арестом ЦК.

Авксентьев просил обождать его возвращения из Томска, куда он едет проделать процедуру самороспуска Областной думы.

Прокламация произвела переполох. Ставила под удар Директорию и страшно озлобила военных.

Нокс через консула в Екатеринбурге сообщил Чехосовету, что в Англии за такую проповедь расстреляли бы авторов и что, если Чернов будет продолжать дальше, он напишет, чтобы сюда не давали ни копейки. По правде сказать, от этого мы мало пострадаем: все равно ничего не дают.

Вечером говорил с Сыровым. Он беспокоится за фронт. Чехи, видимо, серьезно решили не воевать. Особенно разложилась их первая дивизия на Уфимском фронте. Сыровый не отрицает возможности катастрофы. Надо полностью сменять чехов, но пока еще нечем.

В прокламации ЦК социалистов-революционеров, помеченной Уфой 22 октября 1918 года, заявлялось, что «разрешение задачи организации власти на Государственном совещании в Уфе достигнуто не было «из-за гнета» тяжелого международного положения, упорного сопротивления реакционно-империалистической группы, свившей себе гнездо среди Сибирского правительства, при соучастии с ней некоторых высших кругов казачества» и пр.

Выражалось опасение, как бы через голову партии «не перекатилась волна контрреволюции совершенно так же, как год назад через ее голову перекатилась волна большевистской анархии».

Директории ставилось в вину избрание Омска своей резиденцией и «территориальное разлучение с Съездом членов Учредительного собрания, передача важнейших общегосударственных функций соответствующим министерствам Сибирского правительства, подтверждение временного роспуска Сибирской областной думы» и целый ряд других прегрешений.

Дальше высказывалось то, что с точки зрения партии, может быть, и следовало делать, но о чем целесообразнее было помолчать:

«Независимо от сил и готовности Временного правительства данного состава энергично действовать во всех указанных направлениях, центром тяжести своей тактики партия социалистов-революционеров должна сделать собрание собственных и примыкающих к ней демократических сил вокруг Учредительного собрания и его преддверия Съезда членов Учредительного собрания. Работа Съезда должна быть для масс трудовой демократии пропагандой в пользу будущего правительства, ответственного перед Учредительным собранием, соответствующего социально-политической линии поведения его большинства и по своему составу достаточно однородного для того, чтобы проводить эту политику не только на словах, но и на деле, с той же настойчивою энергией, которой требует критический характер переживаемого момента».

Еще менее осторожным было дальнейшее заявление, что «в предвидении возможности политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящее время должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены с тем, чтобы в любой момент быть готовым выдержать удары контрреволюционных организаторов Гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта.

Работа по собиранию, сплочению и всестороннему политическому инструктированию и чисто военная мобилизация сил партии должна явиться основой деятельности Центрального Комитета, давая ему надежные точки опоры для его текущего, чисто государственного влияния».

В сущности, это были пока только слова, клочок бумаги, и не в них весь вред неосторожно появившейся прокламации. Вред в том, что она оказалась сильным козырем в руках Сибирского правительства; недаром с таким торжеством объявил о ней в Директории Вологодский.

Это был формальный документ ответственнейшего органа партии, открывавший ее замыслы о создании нового правительства, для проведения которых тайно мобилизуется и создается вооруженная сила.

Квалифицированная подготовка к бунту! И это в то время, когда следственная комиссия Аргунова не могла напасть на истинных виновников действительных событий 21–22 сентября… Михайлов и Ко действовали, и действовали энергично, оставаясь тем не менее формально неуязвимыми, а ЦК социалистов-революционеров выдавал себя с головой. Это отшатнуло и колеблющихся. Военные, не забывшие еще развала старой армии, поголовно кипели негодованием. Удерживать равновесие между борющимися крыльями стало труднее.

Омск. 8 ноября

Утром небольшое военное совещание о мерах помощи Уфимскому (Самарскому) фронту, о котором бьет тревогу Сыровый и откуда идут очень тревожные вести. Действительно, там плохо: части почти растаяли, снабжение и все виды довольствия в отчаянном положении. Придется использовать Уральский корпус (сибирские войска в Челябинске) раньше окончательной его подготовки.

Приезжала бабушка Брешковская103. Много говорили о положении дел. Старушка безгранично любит Россию и на старости лет собирается в Америку будить внимание к родной стране. На прощание она выразила пожелание, чтобы я одинаково боролся с врагами налево и направо, перекрестила меня и, к моему великому смущению, поцеловала меня, как мать104.

Буржуазные круги горного Урала (Екатеринбург) просят военного генерал-губернатора вместо штатских главноуполномоченных эсеровского типа.

В заседании правительства участвовали министр финансов, его помощник и директор кредитной канцелярии, вызванные для доклада в связи с финансовыми затруднениями в Уфе. Туда с подкреплением командируется директор кредитной канцелярии и ревизионная комиссия.

Авксентьев выехал открывать для самороспуска Сибирскую областную думу.

Омск. 10 ноября

Приехал высокий комиссар франции Реньо. Встречали: Вологодский, Розанов, управляющий министерством иностранных дел. Был выставлен почетный караул.

В 3 часа он был у меня с визитом. Голова сильно забинтована после легкой аварии с автомобилем в Иркутске. Реньо – тип адвоката старой школы, весьма сдержанный и очень осторожен.

Вместе с Реньо приезжал екатеринбургский консул Нейтеман. Кроме того, в свите находился офицер Пешков, отрекомендовавшийся приемным сыном Максима Горького. Он в форме французского капитана, без руки, которую потерял на французском фронте.

Реньо, видимо, направляет свой интерес в сторону армии Деникина (легче помочь). Я ему, между прочим, заявил, как тяжело отзывается отсутствие помощи союзников: мы не видим ни их войск, ни даже материальной поддержки.