Очередная колонна гитлеровцев появилась на дороге. В ее арьергарде катили мотоциклисты. Увидев Петра, головная машина свернула и остановилась в нескольких метрах от него. Пулеметчик угрожающе повел стволом пулемета. Водитель стащил с глаз запылившиеся очки и пустым взглядом уставился на Петра. За последние сутки перед ним прошли сотни деморализованных, раздавленных безжалостным катком войны красноармейцев и командиров. Сплюнув под ноги, водитель махнул рукой пулеметчику, и тот потянулся к пулемету.

— Я свой! Абвер! У меня важная информация! — воскликнул Петр.

Пулеметчик снял палец с пускового крючка, и ствол клюнул вниз. В оловянных глазах водителя появился интерес.

— Мне надо срочно в Константиновку! — наседал Петр.

— О! Найн! Найн!.. Изюм! — отказался водитель и повернул к колонне.

Петр ненавидящим взглядом проводил его и побрел навстречу лязгающей гусеницами бронированной сороконожке. Поблескивая свежей краской, танки и самоходки стремительно двигались к фронту. Клубы пыли снова окутали дорогу. Рев мощных двигателей и лязг металла оглушили Петра. В последний момент он услышал скрип тормозов и отскочил в сторону. В сумерках, окутавших дорогу, что-либо рассмотреть было невозможно. Колонна прошла, пыль осела, и Петр не поверил собственным глазам: из кабины мерседеса на него таращился Мартин Рудель.

— Петренко, ты?! Вот так встреча? — поразился он.

Петр только развел руками.

— Давай сюда! — позвал Рудель.

Отряхнув пыль, Петр забрался на заднее сидение. Несколько минут они ехали молча. Рудель, дав ему прийти в себя, поинтересовался:

— Как ты?

— Слава богу, жив, герр обер-лейтенант. Только внутри все горит! Попить бы, — попросил Петр.

Рудель достал фляжку. Вода отдавала запахом хлорки, но Петр не ощущал этого и жадными глотками опустошил ее.

Сухость, дравшая горло, прошла. Он прикрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сидения…

— Что с Чумаченко и Погребинским? — как из подземелья, донеся до него голос Руделя.

Петр встрепенулся, бросил взгляд в зеркало и, не увидев на его лице подвоха, ответил:

— Не знаю. Там сейчас такое творится, наверно, погибли.

— Возможно, после семнадцатого они на связь больше не выходили, — согласился Рудель.

— Жаль, с ними можно было работать, — посетовал Петр.

— Ничего, найдем новых. Вон их сколько, — Рудель кивнул на обочину.

По ней брела колонна советских военнопленных. У Петра от жалости сжалось сердце, и перед глазами ожили кошмары лета сорок первого: кровавое месиво из человеческой плоти и металла, тысячные толпы истерзанных и деморализованных красноармейцев, которых как скот гнали на пересылки. А Рудель продолжал разглагольствовать. В душе Петра нарастало жгучее желание вцепиться ему в глотку, с трудом сдерживая себя, он вынужден был поддакивать. Не найдя в нем активного собеседника, Рудель смолк, и дальше, до самой Константиновки, они обменялись всего лишь парой фраз.

За неделю, что Петр отсутствовал в группе, внешне ничего не изменилось, но другой стала атмосфера. Ее сотрудники пребывали в приподнятом настроении: фронт стремительно двигался на восток, и все сидели на чемоданах. Этот настрой передался чопорному аккуратисту Гопф-Гойеру. Несмотря на замызганный вид Петра, он принял его сразу, но не стал допекать вопросами. В них отпала необходимость: то, что не доделали агенты абвера, довершил вермахт — ударная группировка Юго-Западного фронта перестала существовать. И теперь в голове Гопф-Гойера рождались новые дерзкие мысли: создание мощной агентурной сети на Кубани и под Сталинградом. Не последнее место в них он отводил опытному и надежному агенту Петренко. Завершая с ним разговор, Гопф-Гойер сделал многозначительный намек. Что он имел в виду, Петр узнал на следующий день.

Сразу после завтрака дежурный по группе объявил общее построение для постоянного состава. Выйдя из столовой, сытая и благодушно настроенная толпа направилась к строевому плацу. Петр собрался идти в общежитие, но его остановил Самутин и распорядился:

— Петренко, ты тоже на построение!

— Я?! Но яж не постоянный состав? — удивился Петр.

— Райхдихт приказал.

— Он? А за чем?

— У него спроси, — буркнул Самутин, и в его глазах вспыхнул ревнивый огонек.

Теряясь в догадках, Петр направился к плацу — там шло построение офицеров и инструкторов, и занял место на левом фланге. Отрывистая команда дежурного по группе положила конец разговорам и заставила застыть строй. Она еще не стихла, как на крыльце штаба появился Гопф-Гойер, строгим взглядом прошелся по лицам, задержался на Петре и объявил:

— Господа офицеры! Господа инструкторы! Сегодня для одного из нас наступил счастливый день! — и после короткой паузы приказал: — Господин Петренко, выйти из строя!

Петр, качнулся вперед, а затем, отчеканив три шага, замер по стойке «смирно». Гопф-Гойер сошел с крыльца, стал рядом и продолжил речь:

— Господа, перед вами находится мужественный борец с большевизмом! Господин Петренко дважды, с риском для жизни, выполнил задания и добыл ценную информацию. О вашей работе, господин Петренко, нужно рассказывать всем агентам, и это для них будет поучительно. Если бы все были такими, как вы, то мы бы давно покончили с большевиками. Господа, это пример достойного служения великой Германии и ее фюреру!

— Хайль Гитлер! — рявкнул Петр.

— Хайль! — вальяжно произнес Гопф-Гойер и довел приказ по группе: — Господин Петренко, вы назначаетесь на должность старшего инструктора! Желаю успеха!

— Служу великой Германии и ее фюреру! Я вас не подведу, герр подполковник! — заверил Петр.

— Я на это рассчитываю! Сегодня, господин Петренко, вы можете отдохнуть, а завтра за работу. Господин Самутин, даю вам три дня, чтобы ввести его в строй! — распорядился Гопф-Гойер.

— Есть, господин подполковник, — без особого энтузиазма ответил тот.

— По рабочим местам, господа! — приказал Гопф-Гойер.

— Разойдись! — последовала команда дежурного по роте.

Строй распался. К Петру подошли Райхдихт с Руделем и поздравили с назначением. К ним, помявшись, присоединился Самутин. На скуксившейся физиономии бывшего заплечных дел петлюровского подполковника не было заметно следов радости по поводу назначения к нему попавшего в разряд любимчика начальников стремительно растущего инструктора. Но это особенно не опечалило Петра — в душе он ликовал. Назначение на исключительно важный участок работы, связанный с подготовкой документов прикрытия на агентуру, открывало перед ним широчайшие возможности. О такой удаче вряд ли могли мечтать Рязанцев и Ильин — он получил доступ в святая святых в любой разведке.

В тот же день Петр, демонстрируя служебное рвение, отказался от увольнения и сразу приступил к работе. Она у Самутина находилась на самом высоком уровне. Души предателей с «аптекарской точностью» были разложены по разным сейфам и полкам. Картотека на особо мерзких негодяев хранилась в отдельной ячейке, к которой имели доступ, помимо Самутина, Гопф-Гойер, Райхдихт и Рудель. За четыре дня Петр досконально изучил эту тайную бухгалтерию, но доступа к особому архиву абвергруппы так и не получил. Но и то, чем он уже располагал: подлинные и вымышленные имена и фамилии рядовых агентов абвера, их задания и места заброски, представляло несомненный интерес для советской контрразведки. Надеясь, что рано или поздно от нее придет связник, Петр стал накапливать эти сведения и складывать в тайник.