В субботу Данни проснулась с таким странным ощущением, словно наступило рождественское утро или же по крайней мере утро последнего дня летних школьных каникул. Вечером ей предстояло участвовать в большом шоу. Она страшно волновалась. И для этого у нее имелись две веские причины.

Во-первых, в цирке ей предстояло выступать впервые. Во-вторых, это первое выступление должно было неминуемо стать и последним. Раздираемая противоречивыми чувствами — радостью и огорчением, — она и отправилась на завтрак.

После завтрака Фов предложила всем актерам пройти в гостиную и посмотреть костюмы. Данни ждала, что француженка скажет ей что-то ободряющее. Со вчерашнего утра ни Фов, ни Айвен не обмолвились ни словечком о просьбе оставить ее в цирке. А уж он-то мог хотя бы намекнуть: ведь эту ночь он провел в ее постели.

Эта ночь показалась Данни необыкновенной еще и потому, что могла стать последней наедине с возлюбленным. В субботу вечером ей предстояло участвовать в сексуальном шоу для избранных, но она не была уверена, что в нем будет участвовать Айвен. А потому отдавалась ему неистово.

Стрелки часов показывали, что до пяти осталось десять минут, когда Фов, идущая впереди Данни по коридору, замерла, прекратив вилять бедрами в обтягивающей черной юбке, и, подбоченившись, окинула взглядом гостиную.

Данни заглянула через ее плечо в комнату и обмерла: ее взору открылись десятки рядов вешалок со множеством ярких костюмов. Подобно драгоценным украшениям эти великолепные наряды сверкали и переливались всеми цветами радуги. Здесь были изделия из атласа, шелка, лайкры, газа, в большинстве своем — прозрачные и легкие, как паутина.

Бедра миниатюрной француженки снова пришли в движение, и следом за ней артисты вошли в помещение. Выстроившись в ряд, они стали терпеливо ждать, пока Фов отберет для каждого из них наряд: пару гаремных атласных шаровар, полупрозрачную розовую сорочку или трико шута с белыми и черными ромбами.

— Это для тебя, — проворковала француженка, протягивая Данни ее костюм.

Он был сшит из небесно-голубого шифона и представлял собой короткое воздушное платье, абсолютно прозрачное. Именно последнее обстоятельство омрачило радость Данни, что немедленно заметил Айвен.

— Не огорчайся, моя сладенькая! — прошептал он ей на ухо. — Ты будешь выглядеть в нем великолепно!

— Но как же я предстану в таком наряде перед незнакомыми людьми? — воскликнула Данни. — Тем более их наберется едва ли не триста человек!

— Ты станешь украшением финальной части представления, малышка! — Айвен ободряюще хлопнул ее по круглой попке. — Только помни, что ты обязана обворожить всех своей внешностью и очаровать искусством любви.

Фов не дала Данни времени на то, чтобы возразить: она вручила ей нечто, похожее на бикини. Сделанное из черного атласа, изделие имело пикантные особенности. В бюстгальтере имелись прорези, а на трусиках — большой вырез в промежности. Отверстия были обшиты серебристо-белыми блестками, очевидно, чтобы привлечь к ним внимание окружающих.

— А это ты накинешь на плечи. — Фов протянула Данни черную пелерину из шифона и тафты с усыпанным блестками воротником и большим капюшоном.

— Под капюшоном мне будет легче скрыть краску стыда, — пробормотала Данни, вертя пелерину в руках.

Фов и Айвен переглянулись и пристально посмотрели на нее. Француженка положила руку ей на плечо.

— Мы решили, что ты можешь остаться в цирке, если не передумала.

Смысл этих слов дошел до Данни не сразу.

— Это правда? Вы не шутите?

Фов и Айвен широко улыбнулись, и француженка чмокнула Данни в обе щеки.

— Добро пожаловать в «Эротический цирк», — хрипло сказала она, несколько взволнованная случившимся. Моментально взяв себя в руки, француженка громко хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание присутствующих. Алдоус, Гвидо, Рэнди, Миа и сестры-близнецы, Летти и Роза, обернулись и посмотрели на нее.

— Довожу до вашего сведения, — объявила Фов, — что Данни стала постоянным членом нашего маленького, но сплоченного коллектива.

Это сообщение было встречено всеобщим ликованием. Айвен откупорил бутылку шампанского и, разлив его по бокалам, стоявшим на подносе на лакированном сервировочном столике, предложил тост:

— За Данни!

— За Данни! — хором прокричали все, поднимая бокалы.

Виновница торжества засветилась от радости. Теперь она действительно почувствовала себя артисткой труппы «Эротического цирка».

Спустя некоторое время, разобрав костюмы, все разошлись по комнатам. Данни пригласила Алдоуса, галантно вызвавшегося донести ее наряд, к себе выпить чего-нибудь освежающего: их комнаты находились рядом.

— У меня от шампанского пересохло в горле, — рассмеявшись, сказала она. — Странно, правда?

— Куда повесить эти вещи? — спросил Алдоус, озираясь по сторонам.

Она забрала у него свой наряд и повесила его на крючок на двери ванной. И только потом ей бросилось в глаза, что сегодня волосы ее наставника не стянуты на затылке в хвостик, а ниспадают на плечи.

— Какие же они у тебя красивые! — Данни погладила его шелковистые каштановые локоны.

— Женщинам нравятся! — воскликнул Алдоус.

Он сжал ей руку и поцеловал ладонь.

Данни почувствовала, что она тает: Алдоус тоже нравился ей, он был один из самых симпатичных мужчин, которые ей встречались.

— А что же мы стоим, присаживайся! — произнесла она, смущенно пряча глаза.

— Признаться, я предпочел бы лечь вместе с тобой, моя сладенькая крошка, — поедая ее глазами, сказал он интимным баритоном.

Данни едва не упала, пронзенная сладкой истомой. Слегка пошатываясь, она подошла к кровати и прилегла на нее. Не теряя ни секунды, Алдоус стянул с нее майку и лег рядом.

Он погладил ее ладонью по голому животу, и все завертелось у нее перед глазами. Груди под атласным лифчиком набухли, соски затвердели. Алдоус начал снимать с нее шорты и трусики, и она закрыла глаза, млея от мысли, что отныне такое с ней будет происходить ежедневно. Перемена сексуальных партнеров станет нормой ее жизни. И если раньше она боялась даже мечтать об этом, то теперь воспринимала вполне спокойно, как нечто столь же естественное, как дыхание и прием пищи. Иного в «Эротическом цирке» и быть не могло.

Изучение чувственности и эротическое наслаждение являлись неотъемлемыми составляющими философии этого заведения. Секс и любовь должны были стать основными ее занятиями. Она понимала, что кто-то из труппы непременно полюбит ее и она ответит этому человеку взаимным чувством. Смущало Данни только одно: все люди, с которыми она общалась на протяжении двух недель, относились к ней настолько доброжелательно, что она затруднялась сказать наверняка, кому отдает предпочтение.

Справедливости ради приходилось признать: все, что с ней здесь произошло, соответствовало ее желаниям. И даже когда сестрички позабавились с ней, воспользовались ее беспомощностью, она не обиделась, потому что была готова к этому и желала новых острых ощущений. Ведь ей достаточно было сказать им решительное «нет», чтобы они оставили ее в покое. Однако она не сделала этого, следовательно, хотела стать жертвой насилия.