Сделано. Один за другим крошащиеся в руках куски старого кирпича вытянулись короткой полосой посреди улицы с небольшими интервалами друг между другом.

Похоже, крысы в соседнем дворе ничего не услышали. Это хорошо. Мерный шорох дождя и завывание ветра тоже играют на руку Музыканту, заглушая шум. Услышали ли падение кирпичей те, кто прячется в подворотне, — вот в чем вопрос. И поймут ли они, в чем дело. И не ошибся ли снайпер, считая их людьми.

Следующие три обломка он отправил, стараясь, чтобы они составили одну линию с предыдущими. Но теперь интервалы между кусками кирпича были заметно больше, и кидал их Олег, выдерживая заметные паузы.

Поймут? Догадаются? Заметят и смогут прочитать послание? Сообразят, что здесь кроется закономерность, и расшифруют ее?

И еще три осколка, неровных, царапающих ладони, почти без пауз и с небольшими интервалами. Посредине улицы вытянулась цепочка некрупных черных точек. Три — поближе друг к другу, три — на заметном расстоянии один от другого и еще три — вновь почти без промежутков.

Три точки. Три тире. Три точки.

SOS. «Спасите наши души».

Это нехитрое сообщение должен был понять любой человек. Крысы бы всего лишь легко сообразили, что выстроившаяся на потемневшем от влаги асфальте последовательность что-то значит. Но вот что? Теперь стоило подождать и, если ничего не изменится, попытаться еще раз. Но, к счастью, ожидание оказалось недолгим. Уже через несколько минут две еле различимые в ночном мраке фигуры выскользнули из подворотни, которую жадно рассматривал Олег, и торопливо перебежали улицу. Теперь уже снайпер ясно видел, что это люди.

— Эй! — негромко окликнул их Музыкант. — Я здесь.

Люди повернули на голос и спустя несколько мгновений оказались за углом дома, где скрывался Олег.

— Ты кто? — тихо спросил один и тут же сам ответил на свой вопрос: — Елы-палы, да это же Музыкант!

Снайпер даже не представлял, что это за человек, узнавший его, но он привык уже к известности.

— Я, — кивнул он. — Ребята, как же я рад…

— А уж мы как рады, — ухмыльнулся второй. — Доцент самолично обещал награду тому, кто тебя найдет, даже мертвого. А ты не только не мертвый, а вполне себе живой. Как ты досюда добрался-то?

— Не суть важно. Главное, ребята, в соседнем дворе — крысы. Не меньше десятка. Так что давайте не шуметь.

— Давайте, — согласился с ним тот, что заговорил первым. — Обратно?

— Да.

— Идти можешь?

— Могу, но не очень быстро. От страховки не откажусь.

Низко пригибаясь, Музыкант и двое его спасителей быстро пересекли улицу и нырнули во тьму подворотни. Олег до последнего не верил, что все выйдет так легко. Он все ждал, когда же твари, окопавшиеся во дворе соседнего дома, засекут их и расстреляют в спину.

Но все обошлось.

Когда Олег проснулся, первой мыслью его было — не в сказку ли он попал. Вместо жестких досок, укрытых старым матрасом, — нормальная кровать. Постоянный сумрак подвала сменил льющийся в окно солнечный свет, и пусть ноябрьское солнце было по-зимнему бледным, но его свет ни в какое сравнение не шел с принесенным снайперу фонариком. Самое главное, рядом с кроватью в мягком кресле вместо говорящей крысы, поджав ноги, сидела Иришка. Увидев, что Музыкант открыл глаза, она стремительно выпрыгнула из кресла, наклонилась над снайпером и порывисто чмокнула его в лоб.

— Не спишь? Ты как себя чувствуешь?

— В целом, — задумчиво пробормотал Олег, привыкая, что эпопея с подвалом в «серой зоне» окончена и он опять среди своих, — кажется, нормально. На твердую четверку. А что врачи говорят? Наверняка ведь скажут, что мне еще пару месяцев надо в постели поваляться.

— Будь это в моей власти — я бы сделала так, чтобы ты в ней остался на год. Или на два. В общем, пока крыс не победим. Олежка, я ведь не знала, что и думать. Сказали, что ты уже не вернешься.

— Золотко, — он осторожно протянул руку и погладил девушку по волосам, — но я же пришел назад? Ты же лучше всех знаешь, что я возвращаюсь всегда. Зачем ты каких-то других слушаешь?

Вот так бы действительно годик проваляться, подумал Олег. Ничего не делать, только перебирать пальцами волнистые пряди черных волос, улыбаться друг другу, каждое мгновение переживать то, что мы вместе. И свет, настоящий солнечный свет — боже, как это здорово.

Иришка слабо улыбнулась:

— Ну они же умные?

— Кто? Вась-Палыч с Доцентом?

— Ой, ну не так же громко. Доцент, кстати, за дверью.

— Ничего с ним не случится, — нарочито громко сказал Олег. — Вожди должны знать правду о себе. А кто им скажет правду лучше, чем народ?

Музыкант заворочался, приподнялся, сел, откинувшись на заботливо поправленную Иришкой подушку.

— Доцент! — громко сказал он. — Ты же меня слышишь? Зайди, есть серьезный разговор.

Дверь распахнулась мгновенно, как будто штабист подслушивал разговор снайпера и Иришки, прильнув ухом к замочной скважине. Доцент вошел широким шагом, громко стуча каблуками по линолеумному полу.

— Все ерничаешь? — спросил он, не здороваясь. — Ну что, герой, жив?

— Нет, — съязвил Олег, — умер. Меня крысы подняли из мертвых и заслали к вам шпионить.

— Ты так не шути. — Тон Доцента мгновенно стал более серьезным. — Ну, версию Дмитрия, что с вами случилось, я уже слышал. Теперь расскажи, что было потом.

— Значит, Дмитрий вернулся, — протянул Олег задумчиво. — А еще кто выжил?

— Только Паршин. Ну, он вояка старый, в Чечне в свое время успел побывать. Они с Дмитрием прорвались, остальные — увы. Ну не тяни, про себя давай. С тобой-то что произошло?

— Ничего особенного. — Музыкант пожал плечами, и одеяло, дарующее чудное полузабытое ощущение домашнего уюта, поползло вниз.

Олег ловко поймал его здоровой рукой, поправил и продолжил:

— Меня ушибло при взрыве гранаты. О камни приложило. Крысы пробежали мимо, приняв меня за мертвого. Наверное, приняв. Я подождал, пока все успокоится, и заполз в подвал. Там отлежался. Потом выполз обратно и перебрался к своим. Вот и все.

— Да? Так просто? — Штабист смотрел на Олега прямо, а в глазах Доцента читалось, что он не очень-то доверяет рассказу.

— Тебя не было неделю. Чем ты питался? Где брал воду?

Умный, почти с ненавистью, удивившей его самого, подумал Музыкант. Ты же прекрасно видишь, что что-то не стыкуется. Не могло все быть так легко. Но, извини, про крысу я тебе не расскажу, и не надейся. Во-первых, вы мне в прошлый раз не поверили — не поверите и теперь. Во-вторых, если вдруг и поверите, придется рассказывать с самого начала. Говорить, что однажды я ее отпустил. Как бы вам это не показалось подозрительным. Если ты, Доцент, и посмотришь на историю с крысой сквозь пальцы, другие могут уцепиться. Вась-Палыч — тот всенепременно. Он обязательно найдет, к чему придраться. Предположит, что если крысы могут говорить по-русски, то я, чего доброго, окажусь завербованным крысиным шпионом или еще чем-нибудь в этом роде. И даже если его никто не воспримет всерьез, это может что означать? А то, что прощай, независимость. Никаких пропусков, никаких рейдов по порубежью. В общем, ничего того, к чему Олег привык. Что уже стало неотъемлемой частью его самого — холодная ночная свобода безлюдного города, прикосновение пальца к курку, мгновения риска и наслаждение заслуженной победой. Нет, вдруг промелькнула злая мысль, я вам этого не отдам. Это — мое.