Викентий немного помолчал и потянулся к блюду с жареными пескарями:

– Давайте сперва поедим, сварожичи. Потом решим, что делать.

Кушали чердынцы молча и не торопясь, запивая капусту и рыбу квасом, накалывая ножами мясо, щурясь на свет постоянно потрескивающих и неимоверно чадящих свечей. Эта неторопливая трапеза дала пришельцу из будущего больше часа на размышления и оценку самых разных вариантов. Но какие бы чудные фантазии ни посещали разум бога войны, как бы ни преувеличивал он доблесть сварожичей и ни приуменьшал ловкость лесных зверей, однако оборона силами смертных не складывалась никак. Двести копий запросто удержали бы город против многотысячной армии людей. Но зверей, рысей и медведей, бревенчатые стены не остановят, для них это не препятствие. Для когтистого воинства битва на стенах ничуть не отличается от сражения на равнине. А значит…

– Я надеюсь, в городе есть деготь и веревки? – спросил Викентий, отставляя опустевший ковш. – Много дегтя и много веревок? А еще бревна, корзины, камни… И умелые рабочие руки.

– Ты что-то придумал, храбрый Один? – встрепенулся Дый-громовержец.

– Все эти оборотни, зомби, упыри, вампиры могут быть хоть в сто раз быстрее, сильнее, выносливее, бессмертнее людей, – взял с блюда последнего пескаря бог войны, – но они все равно остаются всего лишь обычными зверьми. А отличие человека от животного не в когтях и рогах. Оно в разуме! Нам придется поддаться и впустить врага в Чердынь…

* * *

Успешная атака бога войны отбила у лесных шаманов охоту появляться в виду города в светлое время. И потому заговоренная борозда продержалась еще целый день, рухнув только на третью ночь осады. Пахнущий вереском туман докатился до Чердыня, колыхаясь у самых ног оберегающих стены стражников, в нем двигались неясные тени, слышалось сдавленное рычание, неразборчивые голоса, стучали бубны и колотушки. Стремительно начала портиться погода.

Война ушла с земли высоко в небеса, где схлестнулись в тяжелой схватке чары лесных шаманов и магия великой Додолы, помноженная на могущество громовержца Дыя. Черные тучи раз за разом накатывались на чистое голубое небо – но скручивались в вихри, опадали ливнями, разрывались разрядами молний.

Тем временем в городе от рассвета до заката шла напряженная работа. Дети и женщины торопливо промазывали бревна дегтем, на долгие десятилетия спасая их от гнили, наполняли землей и песком корзины и плетенные из рогожи мешки, таскали на стены тяжелые камни, плели новые и новые веревки из оставшихся в городе припасов крапивы, камыша и конопли, резали нераскроенные шкуры на тонкие ремешки. А мужчины работали топорами и долотами, дубовыми клиньями, разделывали бревна и слеги, затачивали шипы и клинья.

На шестой день боги Чердыня стали ощутимо сдавать в противостоянии с лесным народом – голубое пятно над городом уменьшалось час за часом и незадолго до сумерек исчезло совсем. Очень быстро сгустились тучи, и одновременно с наступлением ночи на город обрушился ливень, превращая улицы во влажное месиво, пропитывая хворост и дрова, заливая осветительные костры на стенах.

Над костром невозможно сделать навес – полог сгорит от первой же охапки хвороста. А без хвороста – нет света. И потому пылающие на глиняных площадках костры сдались первыми. Затем поднявшиеся порывы ветра стали бросать влажные шквалы на башни и надвратные укрепления, укрытые шатрами. Некоторое время стражникам удавалось спасать пламя от непогоды, но стихия сделала свое дело – один за другим факелы погасли, и к полуночи город погрузился в полную непроглядную темноту.

Стихия слегка успокоилась – стихли порывы ветра, заметно поредел дождь. Стало тише. И в этой тишине отчетливо прозвучал хруст вонзающихся в древесину когтей – оборотни карабкались на стену.

Армией детей небесных духов повелевал Рыжун из племени рысей, храбрость и сила которого признавались всеми воинами всемогущего Любого. Как положено воеводе, он шел первым в головных рядах своего воинства. Как положено воеводе, он атаковал самый важный и опасный участок города – его ворота, защищаемые здешними богами, сила, ловкость и живучесть которых были опасны даже для детей небесных духов.

Перекинувшись в крупную, широкогрудую клыкастую рысь, Рыжун первым взметнулся на стену и на миг замер, принюхиваясь и прислушиваясь к происходящему вокруг. Увы, все запахи перешибала жуткая вонь дегтя, каковым славяне, похоже, залили всю крепость. Однако слух оборотня подсказывал, что звериные рати успешно поднимаются наверх, покамест не встречая сопротивления, и выдавал присутствие небольшого отряда двуногих воинов – они испуганно, очень часто, дышали и перетоптывались на месте, явно догадываясь о смертельной опасности – но не в силах ее предотвратить.

Рыжун беззвучно оскалился, метнулся вперед и… и ощутил легкое прикосновение к груди. Потомок лесных рысей замер, почуяв неладное, но было поздно. Натянутая поперек его пути нить всего лишь на полпальца сдвинула рычаг, освобождая стопор – и пятипудовая корзина земли рухнула вниз, натягивая привязанную к комлю слеги веревку. Тяжелое бревно стремительно повернулось поперек стены, пробивая острыми длинными шипами все, что находилось на его пути, и Рыжун взвыл из-за нестерпимой боли сразу от трех глубоких ран, задергался, заскреб когтями настил – но вырваться на свободу так и не смог.

Непроглядная ночь быстро наполнялась щелчками, стуками, шелестом, свистом – и воем, рычанием, жалобным скулежом, тяжелыми стонами. Воины на башнях и надвратных площадках слушали все это, с тревогой стискивая ратовища копий и рукояти щитов, пытались всмотреться во мрак, готовясь к битве и смерти, но… Но до самого утра на них так никто и не напал.

С рассветом стало видно, какую жестокую шутку сыграла с армией оборотней их любовь к ночным атакам. Тут и там лежали мертвые или еще шевелящиеся тела, пробитые кольями и шипами, рогатинами, унизанными клиньями поворотными бревнами, удушенные петлями и силками, настороженными у верхнего края стены. Невидимые в темноте, не ощутимые в общей дегтярной вони капканы победили могучих стремительных зверей без какой-либо человеческой помощи – причем больше половины капканов даже не сработали, и их пришлось осторожно снимать, дабы в смертельную ловушку не попали сами чердынцы.

– Вот и все, – подвел итог простоявший всю ночь над главными воротами бог войны. – Я здесь больше не нужен. Пора искать новую драку.

«Не оставляй нас, Один, своей милостью...»

«Да славится имя твое, храбрый Один...»

«Велик Один, и он наш бог...»

«Как же прекрасен Один в своей ярости...»

Викентий тряхнул головой, изгоняя сотни вкрадчивых шепотков из своей головы, нервно передернул плечами.

– Что-то не так, великий Один? – спросил его Дый, положив ладонь на плечо героя.

– Здесь слишком мирно и спокойно, сварожич, – ответил Викентий. – Мне это не нравится.

– Тогда пойдем пошумим. – И ладонь правителя Чердыня легко толкнула его.