Наводить порядок в семье было поздно: измотанная вечной нищетой и больной печенью жена тихо ненавидела его и заодно с ним весь остальной мир, дочь выросла и напрочь перестала замечать своего родителя, снисходя до общения с ним только тогда, когда у нее кончались карманные деньги, а сын-старшеклассник безумно раздражал Олега Андреевича тем, что был его точной копией – болезненный, сутулый очкарик, совершенно неприспособленный к реальной жизни и проводящий все свободное время за чтением беллетристики самого низкого пошиба.

Поэтому идея организации профсоюза явилась для Олега Андреевича соломинкой, за которую он схватился с бешеной энергией утопающего. Кроме того, как уже было сказано выше, настоятельная потребность в профсоюзе назрела уже давно.

Непонятно было только, как быть со смертельным риском.

Олег Андреевич с трудом отогнал неприятные мысли и закурил очередную сигарету. Со смертельным риском разберутся те, кто привык иметь с ним дело – тот же Валиев или этот его здоровенный приятель, который заходил к Валиеву в гости. Помнится, он напрямую заявил, что чеченцы ему нипочем, и почти открытым текстом предложил свои услуги в этой области. Вот он пускай и рискует. Конечно, прятать голову в песок и наблюдать из кустов за тем, как убивают хорошего человека, Олег Андреевич не станет и при случае сам выступит на защиту справедливости с какой-нибудь палкой в руках. Только много ли будет от этого пользы? Он достаточно трезво оценивал свои возможности и понимал, что в качестве бойца может вызвать разве что снисходительную улыбку. Но даже теоретическое предположение о том, что он, сутулый, лысый и близорукий, может вступить в открытую схватку с бандитами, окрыляло и заставляло чувствовать себя настоящим мужчиной. Ведь схватка фактически уже началась, первый удар нанесен, и повернуть назад означает покрыть себя несмываемым позором.

Стук в боковое окошко вернул его к действительности. Олег Андреевич повернул голову и встретился глазами с наклонившимся, чтобы заглянуть в салон, смуглым черноволосым господином. Господин был похож на кавказца, но одет был, как сын арабского шейха. Глаза у него, как у большинства восточных людей, были маслянистыми, темно-карими, со слегка желтоватыми белками и тяжелыми, словно от усталости, веками.

– Подвезете? – вежливо спросил этот тип. Говорил он все-таки с кавказским акцентом, но на бандита походил мало. Впрочем, подумал Олег Андреевич, нынче все на одно лицо – бандиты, поп-звезды, политики, ректоры университетов, промышленники, бизнесмены, террористы…

Пока Зуев обдумывал ответ, кавказец открыл дверцу и со всеми удобствами разместился на заднем сиденье.

– Куда поедем? – подавив вздох, поинтересовался Олег Андреевич.

– Пока прямо, – ответил пассажир. – Я скажу, когда надо будет свернуть.

"Москвич” вырулил со стоянки и покатился в сторону Пресни. Пассажир на заднем сиденье молчал, и Зуев осторожно прибавил звук в приглушенной из уважения к клиенту магнитоле.

– Высоцкий, – задумчиво сказал сзади кавказец. – Вы знаете, мне кажется, что в свое время он лучше других сумел выразить то, что некоторые именуют “загадочной русской душой”.

– Вот как? – раздраженно переспросил Олег Андреевич. Кавказец одетый как шейх, и при этом трактующий Высоцкого, казался ему оскорблением памяти великого барда. – Ив чем, по-вашему, заключается загадка русской души?

– Да нет никакой загадки, – лениво ответил кавказец. – Просто вас до неприличия много, и когда-то вы нахапали столько земли, что до сих пор не можете ее освоить. Огромная мусорная свалка, и на ней несметные полчища потомственных алкоголиков без тормозов. Пьете без памяти, потом работаете до упаду и снова пьете, как перед концом света.

– Вы-то что в этом понимаете? – огрызнулся Зуев. Он совершенно не умел грубить людям в лицо, и его теперешняя резкость объяснялась тем, что он был взбешен. Да как он смеет, этот чужак, так обзывать русских?! Конечно, в его словах много горькой правды, но кто бы ее высказывал! – На себя посмотрите, – в том же тоне продолжал он. – Вот вы, простите, кто? Грузин? Армянин? Азербайджанец?

– Я ичкер, – с достоинством ответил пассажир. Олег Андреевич испытал мгновенный укол ледяного испуга, но тут же заглушил неприятное чувство, взвинтив себя до предела.

– Ну конечно, – воскликнул он, – я должен был догадаться! Чеченец! Тогда о чем мы говорим? Народ, испокон веков живущий разбоем”. Простите, я, конечно, не имел в виду лично вас…

– Не имеет значения, – ответил пассажир. – Оскорбляя народ, вы оскорбляете каждого из его сыновей и дочерей. И потом, вы напрасно лжете. Меня вы имели в виду в первую очередь. Но я не стану вам мстить, потому что я начал первым.

– Ого, – пробормотал Олег Андреевич. Его немного отпустило, но голова все еще кружилась, а тело, казалось, было наполнено водородом. Не гожусь я в бойцы, с горечью подумал он. Обругал этого мерзавца, и то чуть сердечный приступ не заработал. – А вы хорошо говорите по-русски, – сказал он, чтобы сменить тему.

– Учился в Ленинграде, – равнодушно пояснил чеченец. – В Герценовском.

– Но это же педагогический! – невольно поразился Олег Андреевич.

– Вот именно. А вы думали, что у нас живут одни чабаны и те, кого они пасут? Впрочем, я не доучился. Бросил, потому что надоело. Глупо это все. Пошел зарабатывать деньги. Это оказалось совсем просто. Вы, русские, видите, как вас обманывают, но почему-то молчите. Может быть, до сих пор боитесь людей с востока после монголо-татар? В любом случае, я горжусь тем, что на мои деньги было закуплено оружие и снаряжение для пяти сотен наших бойцов. Из этого оружия застрелили много ваших солдат и сожгли пять танков и восемь бронетранспортеров. Вы скажете, что я бандит, но бандит убивает ради выгоды. В чем моя выгода? Сам Шамиль пожал мне руку и сказал, что я патриот. А вы с вашей хваленой армией – просто дерьмо дохлой овцы. Остановите здесь, я приехал. Вот, получите.

Олег Андреевич был очень доволен тем, что поездка оказалась короткой. Он обернулся, чтобы взять деньги, и в это мгновение в его шею вонзилась тонкая игла. Пассажир безжалостно надавил на поршень шприца, вводя в кровь Зуева прозрачный раствор. Олег Андреевич с испугом заметил, как начал меркнуть дневной свет, и через мгновение повалился на сиденье, не подавая признаков жизни.

* * *

…Он очнулся, ощущая, как разламывается голова. Во рту было сухо, как в пустыне, а в ушах стоял дикий рев, как будто где-то рядом прорвало паровой котел.

Олег Андреевич попытался пошевелиться и обнаружил, что может двигать только головой. Постепенно он разобрался в своих ощущениях и понял, что буквально прибинтован к жесткому стулу толстой бельевой веревкой. Тот, кто это сделал, переусердствовал, и веревка глубоко впилась в тело, причиняя боль даже через одежду. Зуев усилием воли подавил панику. Его перепуганный разум поспешно опустил завесу спасительной лжи над ужасным будущим: в конце концов, пока он сидел на стуле, никакой непосредственной угрозы его здоровью и жизни не было, а причиняемая веревками боль казалась вполне терпимой. Олег Андреевич понимал, что пытается обмануть себя, но взглянуть правде в лицо у него не хватало мужества. Тогда возведенная разумом плотина непременно рухнет, и он забьется в отвратительной истерике, поскольку все, что он может сделать, это кричать до потери сознания.